Специальный пост

[~Art fest]

Ваша исполнение n-заявки не вместилось в 500 слов? Ничего страшного! Вы можете оставить его здесь.
жирным шрифтом выделяете саму заявку и под тегом прячете текст, указывая кол-во слов.
Также оставляете ссылку в самой заявке, дабы заказчик его увидел.

А также убедительно просим писать номер тура и номер выполненной заявке!

@темы: Объявление

Comments

[Гость]

71/104 Занзас/fem!Скуало. (3 тур)

1010

— Мы едем на миссию, — будничным тоном произнёс Занзас. Сквало удивилась.
Занзас почти никогда не ездил на миссии и имел привычку сваливать все дела, кроме интересующих его, на подчинённых. Интересовала Занзаса только возможно надрать задницу мелкому Саваде.
— С чего бы это?
— Не твоё дело, женщина.
— Задницу отсидел?
Занзас лениво метнул в неё стакан, и Сквало увернулась.

Закидывая вещи в сумку, Сквало поняла, что Занзас просто хотел развеяться. Нетипичное задание для Варии: слежка, маскировка...
«Занзас собирается этим заниматься?»
Именно тогда Сквало поняла, что работать будет она, а Занзас всю миссию проваляется на пляже или в номере гостиницы.
«Скотина», — мрачно подумала Сквало, складывая купальник. Сплошной, спортивный, без единого намёка на женское кокетство и желание продемонстрировать фигуру. Если бы на пляж можно было ходить в какой-нибудь кофе и панталонах, как пару веков назад, Сквало бы так и ходила.

Оказалось, что оделись они с Занзасом почти одинаково: белые футболки и джинсы одинакового оттенка: классический синий. Сквало даже передёрнуло: как будто парочка.
— Готова? — поинтересовался Занзас.
Сквало молча кивнула, и они сели в машину.
Вела, как обычно, Сквало: Занзас почему-то ездил за рулём очень редко и в гордом одиночестве.
— Куда дальше? — поинтересовалась Сквало, когда они въехали в город.
— Брось машину на стоянке у вокзала, её потом заберут, в Сиракузы едем на автобусе.
— Зачем?
— Помешает единению с простым народом, — усмехнулся Занзас.
— У простого народа уже давно есть машины.
— Бугатти Вейрон?
Сквало погладила приборную доску.
— Не хочу оставлять её тут одну. Спиздят.
— Говорю же, её заберут, кто-нибудь из рядовых.
— Спиздить успеют раньше.
— Купишь себе новую.
— Иди ты! Нафига мне новая, мне эта нужна, она, между прочим, по моим эскизам раскрашена.
Машина был любимой, на ней Сквало ездила уже третий год и успела привыкнуть. Раскрасила, как хотела, набила бардачок своими вещами, наклеила на приборную панель наклейки с брутальными мужиками с мечами наперевес. Занзас ужаснулся, сказав, что только девка может так испортить салон.
«Это он ещё мою тоналку в бардачке не видел», — подумала тогда Сквало. Тоналка ей, конечно, была нужна только для того, чтобы замазывать синяки, но Занзас бы удивился: Сквало производила впечатление мужика с сиськами, и никому бы в голову не пришлось, что она пользуется косметикой.
Сквало затормозила у вокзала и поставила машину на стоянку, надеясь, что она дождётся рядового Варии, который должен был уехать на ней обратно в замок. На всякий случай даже пообещала охраннику долгую мучительную смерть, если машину украдут до прихода человека в чёрной кожаной форме.
— Теперь успокоилась?
Всё это время Занзас простоял у будки охранника, подпирая спиной дверной косяк.
— Успокоилась, — буркнула Сквало. — Пошли.
Занзас, не подождав её, пошёл к зданию вокзала. Сквало за ним не успевала, да и не хотела успевать: если что, у них обоих с собой мобильники, созвонятся. В руках она тащила свою тяжёлую сумку, у Занзаса был чёрный кожаный чемодан. Видимо, тоже тяжёлый.

На вокзал Сквало пришла одна. Села в зале ожидания, достала книгу и плеер и отключилась от окружающего мира. До отправления автобуса оставалось двадцать минут.
Через десять пришёл Занзас, таща в руках какой-то омерзительно розовый пакет.
— Держи.
Пакет полетел в Сквало.
— Это что.
— Какая-то фигня на волосы. Считай, что подарок.
Сквало высыпала из пакета на плотно сдвинутые колени ободок и несколько заколок. Рыба, цветок, бабочка. А на ободке бантик.
— Нахрена мне это?
— Чтобы выглядела как нормальная девка, а не как мужик с сиськами. И лицо попроще сделай.
— У меня нет милых платьиц, чтобы носить с ними это.
— Приедем — купишь.
Занзас говорил тем же тоном, которым отдавал приказы, и Сквало поняла, что ей придётся подчиниться. Тем более что в жарких Сиракузах всё равно нужно будет надевать что-нибудь лёгкое, а не джинсы с футболкой.
Занзас взял заколку с цветком и прицепил ей на волосы, и Сквало побежала смотреться в зеркало на другом конце зала ожидания. Заколка, на её вкус, смотрелась глупо.
Когда Сквало пошла назад, Занзас уже встал со стула и закинул на плечо её сумку.
— Отдай мне.
— Раз уж ты пока нормальная девушка, я понесу твою сумку, — объяснил Занзас.
Сквало согласно кивнула и пошла рядом с Занзасом.

В автобус, кроме них, сели ещё четверо человек: молодой мужчина в строгом костюме и женщина с двумя девочками лет десяти-одиннадцати. Сквало взглянула на них с неприязнью.
— Классовая ненависть чайлдфри к мамаше с детьми?
— Вроде того.
Сквало не стала говорить Занзасу о том, что родственники нанесли ей тяжёлую психотравму, пытаясь устроить её личную жизнь. Дура-сестра проколола презервативы, которые Сквало на всякий случай носила в сумке, а тётушка то и дело подыскивала женихов. Кажется, своей тупостью сестра пошла в неё.
— Ты не любишь детей? — поинтересовался Занзас.
— Нет, нормально отношусь. Не придушила же до сих пор Бельфегора.
— Он уже не ребёнок.
— Он был ребёнком. И я с ним нянчилась, потому что в свои восемь лет он нихрена не умел, даже шнурки завязывать. Привык, что за него нянька всё делала.
— Серьёзно?
— Ага. Я б с младенцем так не замучилась, как с ним, потому что младенец только орёт, а не болтает без умолку и просит только пожрать, а не диадемки, игрушки и убить кого-нибудь.
Сквало первый раз так откровенно рассказывала Занзасу о том, что происходило, пока он был вморожен в глыбу льда. Занзас поморщился, как от зубной боли.
— Заткнись, женщина.
Сквало и без этого замолкла бы: ей вдруг стало неловко, как и всегда, когда речь случайно заходила о том времени. О нём принято было молчать, словно ничего и не было. Сквало снова закрыла книгу и надела на голову наушники. Занзас бездумно смотрел в окно.
Через час Сквало стало скучно. Книгу она дочитала, вторая, взятая в дорогу, оказалась неинтересной, а ещё Сквало клонило в сон. Она широко зевнула и откинулась на спинку сиденья и вскоре задремала, несмотря на не слишком удобную позу. А ещё через десять минут Сквало положила голову Занзасу на плечо.

Занзас сидел у окна и накручивал на палец прядь волос Сквало. Спать ему не хотелось, читать в автобусе он не любил, а плеер с собой не взял. Такие моменты, когда не чего было делать, и в голову лезли непрошеные мысли, он терпеть не мог: обязательно вспоминался отец — отчим, — ледяной плен и выпавшие из жизни восемь лет. За которые мелкий принц стал его ровесником, а Сквало из бесполого подростка превратилась в красивую молодую женщину. Последнее почему-то раздражало сильнее всего.

[Гость]

103/157. Цуна/Мукуро. Тень на стене. A+ (5 тур)

503

Я в детстве спрятался в шкафу,
А шкаф стоял в таком углу,
Что безобразная Луна,
Его лизала из окна.

Лунный свет льется в окна, просачивается в узкие щелочки между рамой и стеклами, растекается лужицей по полу, омывает стены, вылизывая угольно-горелые тени с мелко подрагивающими краями. Сброшенное на пол одеяло по каплям набухает от неверных отблесков и страха.
Тсуна, мелко дрожа, но почти не ощущая этого, широко распахнутыми глазами следит за противоположной стеной, где непроницаемо-черный силуэт мучительно-медленно меняет очертания, сантиметр за сантиметром приближаясь к его последнему убежищу. Мальчишка отчетливо слышит шипение в своей голове: "Это твоя вина, что я здесь оказался... Теперь мне мало будет просто одолжить твое тело... Теперь я уничтожу тебя... Поглощу... И тебя не будет..."

Я ненавижу свет Луны,
Когда двенадцать бьют часы,
И по стене такое вот
Ползет, ползет, ползет,
Ползет, ползет!

В этот момент нет сил убедить себя, что этого просто не может быть, что его ночной кошмар за много километров отсюда. Происходящее словно вырезают тонким шилом на подкорке: то, как с щелчком цифры на будильнике сменяются на "00:00". Как из бесформенных очертаний тени отчетливо проступают торчащие, будто маленькие рожки или щупальца, волосы на затылке. Как скользит из-под пальцев дверца шкафа, в котором он сидит. Как горло сдавливает судорогой и он не может даже закричать. И то, что свет луны скоро затопит его комнату и вынесет этому навстречу.

Я в детстве спрятался в шкафу,
Я в нём живу и в нём умру!
Я чувствую, что это здесь,
Что это хочет меня съесть!

Так повторяется ночь за ночью, и меньше всего это похоже на сон. Это преследует его везде - в маленьком домике в Намимори, в общежитии колледжа, в кабинете особняка в Италии. Иногда Тсуне кажется, что проще уступить. Один раз закрыть глаза, не провожая медленную поступь рока прикованным к ней взглядом. Но страх не позволяет ему сдаться. Все тот же детский безумный страх.
В эту ночь он слишком задержался за бумагами и уснул, омываемый со спины притворно-ласковым светом полной луны. Слишком далеко оказался от спасительного шкафа, который сохранял ему жизнь на протяжении десяти лет. Савада понимает это только тогда, когда резко разлепляет глаза и видит на дальней стене ползущий к нему силуэт.

Я ненавижу свет Луны,
Когда двенадцать бьют часы,
И по стене такое вот
Ползет, ползет, ползет,
Ползет, ползет!

Где-то в отдалении бой старинных часов возвещает о том, что наступила полночь, за окном негромко стрекочет одинокая цикада, а под приближающейся тенью едва слышно поскрипывают половицы. Кресла у стены, маленький бар, книжный шкаф - все оказывается накрыто невесомым существом. Медленно, но неотвратимо. Стена не такая уж и длинная – вот-вот оно доберется до своей жертвы.
Убеждать себя бесполезно - страх ледяными наручниками приковывает к креслу и не дает двинуться. Страх и, пожалуй, чувство вины. Но этому нет дела - оно накидывает на столь желаемое тело свои теневые путы, сжимаясь вокруг Тсуны как удав, и даже, кажется, начиная проявляться. Белое, будто сотканное из ненавистного лунного света, с холодными разноцветными глазами, существо усиливает хватку и Савада чувствует, как проходит сквозь холодную ленту ожившего света и растворяется без остатка.

[Гость]

39/157. Джотто/ Тсуна Учить управляться с пламенем.AU (5 тур)
856 слов
Тсуне снятся кошмары. Тсуна вновь и вновь просыпается посреди ночи на мокрых от пота простынях от собственного пронзительного крика. Он даже не пытается лечь спать дальше, он выходит на кухню, делает себе кофе и сидит там в одиночестве до утра, только чтобы не быть свидетелем отвратительного прошлого Вонголы снова. Он теперь вообще не может противостоять Хибари на тренировках, потому что как только вспыхивает Пламя на кольце его Хранителя Облака перед глазами опять встают разрушенные города, здания, охваченные Пламенем, изувеченные тела, выгнутые в неестественных позах и пожираемые яркими всполохами разноцветного огня, и лица, лица, лица… Бесконечная череда лиц, на пальцах которых сверкает радуга Пламени и которые каждой вспышкой своего огня выносят смертный приговор, и лиц, воспоминания о которых самые болезненные: женщины, старики, девочки, мальчики и даже совсем малютки – образ каждой жертвы, положенной на алтарь благополучия Вонголы, отпечатался в памяти Савады и останется там, наверное, навсегда. И Тсуна ничего не может с этим поделать, ему остается лишь смотреть, как Хибари, разочарованно окидывая взглядом его дрожащую фигуру, разворачивается и уходит, и испытывать от этого постыдную радость, потому что ему не придется сталкиваться с Пламенем наяву и не придется вызывать свое собственное, ведь к нему Савада теперь испытывает еще большее отвращение и страх, чем даже к самим воспоминаниям. Тсуна не хочет даже допускать мысль о том, что то же самое оранжевое Пламя, которое выжигало кварталы в его снах, будет охватывать его руки и гореть на его лбу. Тсуна запирается в своей комнате, прячась ото всех, а вскоре его уставший организм сдается и Савада засыпает.

Тсуна вновь в каком-то из погибающих городов. Нос улавливают тошнотворный запах горящей плоти и сладковатый запах крови, вокруг стоит белая пыль пополам с черным дымом, сквозь которую практически невозможно рассмотреть даже то, что происходит совсем рядом, да Тсуна и не пытается. Он просто бредет дальше и молится, чтобы поскорее проснуться.
- Иди сюда, – вдруг слышит он, вздрагивает и останавливается, впервые осматриваясь. Раньше такого не бывало, раньше его никто не звал во сне, а в том, что зовут именно его, Тсуна был уверен. – Иди на мой голос.
И Савада идет, надеясь, что, быть может, там к нему придет избавление, или там его найдет смерть, или еще что-нибудь, главное, чтобы этот кошмар закончился и для этого Тсуна готов на многое.
Мальчик, подгоняемый голосом, выходит в какой-то темный закоулок, который освещает лишь огонь на конце палки в руках у смутно знакомого высокого светловолосого мужчины. Почему-то впервые во сне пламя не вызывает дрожи отвращения и Тсуна подходит ближе, только теперь замечая, что незнакомец почему-то без рубашки.
- Возьми это, Тсуна, и встань рядом со мной, - говорит он и протягивает мальчику палку такой же длины, как у него самого. Тсуна подчиняется и вдруг, как будто кто-то поменял декорации, обнаруживает себя вместе со своим собеседником на краю обрыва, откуда открывается прекрасная панорама всего ужаса, который творится сейчас в городе. Савада хочет отвернуться, но мужчина свободной рукой прижимает его спиной к себе, не позволяя этого сделать. – Тсуна, еще до встречи с Реборном, ты думал, что пламя – это красиво. Ты прав, Тсуна, пламя завораживает, - он подносит свой факел совсем близко к лицу мальчика и, наклонившись, шепчет ему на ухо, - После того как ты узнал о мафии, ты открыл для себя, что пламя может защищать, - мужчина свободной рукой расстегивает рубашку Тсуны и подносит огонь к незащищенной коже, согревая её и окрашивая в оранжевые тона, - Ты чувствуешь, да? А ведь ты знаешь, что пламя защищает не только от холода. Пламя может защитить и от всего того, Тсуна, что тебя пугает, - мужчина, наконец, отпускает его, делает несколько шагов, подходя ближе к краю обрыва, поднимает факел так, как будто хочет коснуться огнем на его конце самого неба, и, Тсуна смотрит во все глаза, небо вспыхивает и весь вид на город, как простую бумажную картинку, охватывает бушующее неистовое пламя. Мужчина оборачивается и с улыбкой протягивает свой факел. Тсуне даже не требуется объяснять, что нужно делать, он как будто только и ждал этой возможности и, переняв огонь на свой факел и опять встав рядом с незнакомцем, он касается пламенем самой середины города, чтобы еще быстрее выжечь его из своей памяти. Как только от этой картинки остается горстка пепла, появляется другая, но Савада уже знает, что с ней делать, и рядом с ним появляется еще одна горсть. Но он не собирается останавливаться и выжигает из своей памяти всё, все свои кошмары и все лица, которые были искажены муками в его снах. И только, когда дело доходит до предыдущих владельцев радуги Пламени Посмертной воли, он останавливается. Мужчина снова обнимает его, прижимая к теплой груди, и опять шепчет, почти касаясь губами ушка мальчика:
- Сейчас настало время узнать о пламени еще кое-что, Тсуна: пламя может не только защищать тебя от твоих страхов, но и уничтожать их, - он поднимает свой факел, Савада повторяет за ним и они вместе выжигают из памяти последнее наследие Вонголы. Поджигая лицо того, с кем он провел эту ночь, Тсуна вслушивается в затихающий шепот…

На следующей тренировке Тсуна впервые за все время удается достать Хибари. Кея одобрительно хмыкает и снова становится в боевую позицию, а Савада смотрит на своего противника и в его ушах до сих пор раздается шепот:
- С помощью своего пламени, Тсуна, ты уничтожишь все, что так боишься и ненавидишь, даже Вонголу.

[Гость]

72/75. TYL!Тсуна | TYL!Мукуро. Предательство Мукуро; всёпринятие Тсуны (6 тур)
848
Оказывается, когда острие трезубца впивается тебе в грудную клетку это больно. Хотя, можно было догадаться, что доверять этому человеку нельзя. Все, что он собой представляет это нечестность. Демон, обманщик, человек-мираж. И самое главное - он с самого начала говорил ему не доверять. Словно в спектакле на классическую тему, рассказали в двух словах весь сюжет, и уже знаешь - это история о том, как двое скончаются. А сейчас Тсуна мог лишь терпеть боль, раздирающую всю его сущность. И все же это было не логично. Хотя, то, что он захлебывался кровью, когда у него были пробиты легкие было очень даже подвластно логике, а то, что этот человек, который тысячу раз повторял о том, что он захватит тело десятого вонголы и уничтожит мир мафии, сейчас навис над ним, упираясь в рукоятку трезубца и со слезами на глазах слушает как хрустят ребра – вот это было выше разума.
- Му... ку... ро... – Тсунаеши сам не узнает свой свистящий, булькающий голос, с трудом выдавливаемый из легких. Тело уже не слушается, но на лбу где-то в районе переносицы рождается теплое пламя. Не зря же воля посмертная. Это дает сил на то, чтобы поднять руку и протянуть вверх, откуда на кровавую рану падают соленые капли.
Вместо ответа иллюзионист выдирает оружие из разодранных сухожилий, переломанных костей, кровоточащей плоти и вновь наносит удар, на этот раз в сгиб протянутой руки, чтобы полностью лишить движения.
Страх и боль сковывали лучше любых пут. Когда ты захлебываешься собственной кровью, когда в голове пульсирует мысль о том, что тебя предал самый родной человек, когда нет сил отвлечься на теплые воспоминания, потому, как даже в мыслях возвращаешься к нему, а этот человек сейчас ассоциируется только с болью, когда нет сил ненавидеть того, кого так любишь, приходит отчаянье, холодными, липкими руками сжимающие сердце, которое только несколько секунд назад находилось между двумя металлическими остриями. Темнота медленно захватывала окружающий мир, словно глаза покрывала черная материя.
Безумие. Это просто безумие! Такого не может быть! Это невозможно! Так дайте мне закричать, дайте мне хотя бы раз вдохнуть и разодрать этот мир своим криком. Это все иллюзия. Быть по-другому не может!
А слезы скатываются из невидящих ничего перед собой глаз. Жаль, не выплакать всей той боли, которая разрывает душу.
Я не верю! Не верю! У нас своя судьба и мой хранитель меня не предаст. У него просто нет на это причин! Пустите! Отпустите меня!!! Я не хочу идти этой дорогой! Я буду орать, пока не сорвется мой внутренний голос. Выпустите! Отпустите!!! Это моя жизнь!
Больно, когда тебя заставляют свернуть на нежеланный путь. Больно, когда человек, которому ты отдал свое сердце тебя предает. Больно чувствовать как твоя кровь, вытекающая из раны на груди, постепенно застывает на каменном полу.
Он не сдастся, ведь это касается его жизни. Теперь огонь его воли распален болью, а мир залит золотой мутью. Теперь его решимость направлена на то, чтобы понять и изменить.
Что до предателя, так он исчезает, подобно утренней дымке, почувствовав приближение утра...

Тьма... Она везде, но если вокруг ничего не видно, это не значит, что тут ничего нет.
- Я удивлен тому, что ты следуешь моим советам.
- Следую советам? Ха! Я всего лишь принял их во внимание. Я и сейчас поступаю по-своему!
- Но ты предал его, чтобы тот стал сильнее. Чтобы Вонгола стала сильнее.
- Да, но я делаю Вонголу сильнее для себя, ведь именно я буду управлять ей. И тем более у меня все еще есть Хром и я в любой момент могу захватить тело десятого Вонголы.
- Ты плакал.
- Всего на всего мой актерский талант.
Молчание.
- Ты врешь. Но именно так должен поступать настоящий хранитель тумана Вонголы.
А после во тьме остается лишь один.
Он понимал и не понимал, зачем обманывать этого человека, – человека ли? – это ведь свойство его элемента. Это его обязанность перед тем, кто ему дорог. Окутать Вонголу ареалом зловещей величественности, чтобы враги боялись самого упоминания великой мафиозной семьи. Разыграть партию так, чтобы противник увидел то, что хочется иллюзионисту и не узнал о подводных рифах. Все это его работа. Это его обязанность. Его судьба.

Десятый Вонгола с почти ужасом чувствовал как срастались ребра, с почти трепетом ощущал пламя неба, способное на все, что могут его элементы, будь то исцеление или иллюзии. Где-то внутри из закоренелого человеческого мышления, вытекало чувство, что он монстр. Но даже так, даже переступая порог человечности, Тсуна хотел найти своего Мукуро.

- Удивительно, что ты встал так быстро, Тсунаеши-кун.
Он улыбается. Через силу. Вся высокопарная легкость куда-то делась и остается только фальшь.
- Ты знал, что я приду.
Слова тоже даются с трудом. Найти это одно, а рассказать о своих чувствах...
- Ты пришел. И что теперь? Хочешь ли ты отомстить предателю?
Слова пустые.
В этот момент они оба понимают это. И они одновременно делают рывок навстречу, чтобы просто не быть по отдельности.
Слова не имеют значения.
Всхлипы заглушают чужие губы. Голова кружиться из-за недостатка кислорода и недавней раны. У обоих.
Слова лишние.
И условности, на подобие «предатель», «босс», «сила» все это не имеет значение.

Много кто знает: туман окутывает, создает иллюзию, выдает желаемое за действительное, но никто не знает как одиноко туману в вечном не существовании, как ему хочется, чтобы мечты в самом деле воплощались в жизнь... но какие именно мечты?

[Гость]

37/75. dark!Ирие. "Надо стрелять. Не бойся: люди - тряпьё". А+. (6 тур)

1705

- …Взять, к примеру, вопрос абсолюта и относительности в морали. Важнейшая проблема, вызывающая неразрешимые споры, дискуссии до криков с обеих сторон. Особенно теперь, - проникновенно говорит лектор. Его седая, большая голова покачивается в такт словам, - Хотелось бы услышать ваше мнение на сей счёт. Есть желающие?
Но желающих нет. Потенциальные желающие низко опускают головы. Некоторые с навязчивым старанием водят ручкой по бумаге, надеясь, что у приставучего старика хватит такта не отрывать человека от дела.
- Буду спрашивать по списку, - грозит профессор. Тянется к очкам в некрасивой громоздкой оправе и внезапно наталкивается на взгляд зелёных глаз прямо напротив. По привычке лектор не обращает внимания на первые ряды, попадаясь тем в самым в старую, как мир, ловушку ребят посмелее и поотчаяннее. Его цель – задние парты. Рыжий студент руки не тянул и не отворачивался, как бы давая понять: в принципе, ответ дать можно, но для этого нужен стимул посерьёзнее, нежели реплика ко всем и ни к кому конкретно.
- Ирие? – бархатным голосом зовёт профессор. Все вокруг мигом бросают карандаши; раздаются приглушённые вздохи облегчения, - Что Вы можете сказать?
Шоичи прикрыл глаза на несколько секунд. Медленно встал – учащиеся сидели тесной группой, и следовало двигаться осторожно, чтобы не сбить чужую бутылку воды или наброшенную на спинку стула кофточку.
- Если бы Вам предоставили выбор: абсолют или относительность, как бы Вы поступили? – с тихой мягкостью интересуется профессор. Шоичи улыбается ему едва заметно.
Вся комиссия в восторге от Ирие. Воспитанный мальчик, говорит негромко и всегда идеально вежливо.
Прекрасный студент, который великолепно знает материал, но никогда не позволяет себе делать провокационные замечания в разгар лекции. Не то, что всякие дерзкие щенки, нахватавшиеся "знаний" в брошюрках "24 часа до экзамена" и козыряющие спутанными тезисами.
Ни одной задолженности. Ни одной пересдачи.
Просто коробочка рахат-лукума в шоколаде, а не студент.
И, похоже, лишь его, этика, настораживают непроницаемые, будто из кошачьего камня выточенные глаза Ирие.
Шоичи улыбается ему снова. Он говорит:
- Профессор?
Смущённо спрашивает под смешки своих сокурсников:
- Простите, я, должно быть, очень тихо сказал?
Лектор быстро кивает. В вежливости Ирие, однако, есть и положительные качества. Другой бы не упустил случая ляпнуть фразу, подтекст которой близок к "Ну ты чего, старый козёл, задумался, что ли? На землю-то спустись". А здесь всё прилично и почтительно.
Шоичи только застенчиво поправляет очки на носу, одёргивает зачем-то рукав. В его движениях нет ни намёка на фальшь, но профессор Томсон не верит ни секунды. Парень ещё покажет свои клыки.
- Если бы мне предложили пересмотреть соответствующие инструкции для персонала, я не стал бы вносить в них изменения. Теория наименьшего зла кажется мне более обоснованной, нежели теория абсолюта.
- То есть, Вы хотите сказать, что выбор – кому жить, а кому умереть, - может осуществить и один человек? У каждого из нас есть такое право, я верно понимаю? – уточнил профессор, неосознанно скрестив руки на груди. Слайд проектора за его спиной автоматически сменился. Кто-то стал дотошно переписывать появившийся текст, но большинство сидящих в аудитории и не подумало хвататься за ручки. Повеяло призрачным, но отчётливо ощутимым сладковатым запахом конфликта, в котором лично ты не замешан, а потому можно расслабиться и получать удовольствие от зрелища.
Ирие казался растерянным.
- Не совсем так. Но я считаю, что в некоторых случаях решение необходимо принять незамедлительно, несмотря на его… неоспоримую болезненность. Иначе мы станем иметь дело с теорией абсолюта, которую я считаю совершенно напрасной тратой ресурсов.
- Объясните, - поморщился лектор. Он не ожидал ответа, а ожидал, что собеседник запутается, испугается и сядет на место. Но в холодных зелёных – их не трогало ни внешнее смущение, ни что-либо ещё, они так и оставались спокойным древним камнем, - глазах вдруг мелькнул странный проблеск.
- Давайте представим, - даже мечтательность в его голосе была насквозь прошита рационализмом, - У нас есть две группы людей. Вы, разумеется, не посылали их на смерть, но получилось так, что Вы вольны распоряжаться их жизнями. Скажем больше, Вы – третье, постороннее лицо. Люди разделены на две группы: в одной – двадцать человек, в другой – двести. Я думаю, любой незаинтересованный испытуемый в рамках жёсткого эксперимента, когда вопрос стоит ребром "либо-либо", выберет жизнь для двухсот объектов.
- А если среди тех двадцати находится второй Вольт или Шекспир? – заинтересованно спросил сидящий рядом блондин. До того он меланхолично спал прямо под носом преподавателя, но тот не трогал наглеца. Спаннеру Томсон симпатизировал и не вполне понимал, что связывает этого, в сущности, неплохого простого парня с тёмной лошадкой по имени Ирие.
- В принципе, - живо отозвался Шоичи, совсем сняв очки. Положил их на парту, - Моё мнение неизменно. Безусловно, это была бы огромная потеря для науки… я Вольта имею в виду. И в его случае мой ответ, хоть и остаётся аналогичным, всё же менее категоричен.
С задней парты раздался весёлый смех:
- Шоичи… - в аудитории сразу стало жарче на пару градусов. Одно слово, сплетённое из ласки, чеширских улыбок, томной сладости, приглашения и угрозы, - ...Не признаёт деятелей культуры. Для него важны лишь технические науки.
- Ха-а!? – воскликнула девочка с копной тёмных волос, - Ты серьёзно, Бьякуран!?
- Абсолютно точно. Да, Шоичи?
Ирие чувствует на языке странный, не поддающийся идентификации горький привкус. Крик звонка, сообщающего об окончании пары, затопляет его горячей волной благоговения.
__

На грани сна и реальности он чувствует это. Жгучую боль, свернувшуюся ежом с чуть притуплёнными иглами внизу живота. С каждым днём ёж сатанеет всё сильнее, и Ирие идёт прямо и параллельно с ним по этому графику, ощущая себя возрастающей функцией. Он надеется, что линия не будет бесконечно уходить ввысь, а наткнётся где-нибудь на ограничение.
- Ирие-сама, я могу Вам помочь? – спрашивает Девятая, появляясь на пороге комнаты. Темнота согнала с её длинных волос розовую краску, плеснула светло-серым на кожу. Червелло похожа на мифическую Белую Даму, лишь антрацитовые глаза сверкают, будто поглощая окружающий размытый фон. Стало словно бы светлее.
- Больно, - легко пожимает плечами Шоичи, не глядя на Девятую. Не потому, что смущается её наготы – ему просто не хочется двигаться. Его Дама обходит кухонный стол, садится на край подоконника. Это вызывает невнятные ассоциации.
- Вы нервничаете, Ирие-сама? – скорее утвердительно говорит она.
- Приснились воспоминания, - неопределённо отвечает Шоичи, глотнув ледяной воды из стакана. Он не против поболтать с Червелло, - Подруга тебя не хватится?
Девятая улыбается смешливо и нежно:
- Нет. Мы – единое целое. Она не хватится.
Ненавязчиво упирается ладонями в его плечи и, не встретив отказа, касается губами плеча.
Функция летит вперёд. Ёж, послав всё к чёрту, замирает лапками кверху.
__

[Гость]

6 тур.
37/75. dark!Ирие. "Надо стрелять. Не бойся: люди - тряпьё". А+

продолжение

__

Совсем скоро он сделает это. Планы Вонголы. Указания Вонголы. Чёткие конструкции Вонголы. Его логичный, структурированный ум подал в отставку, чтобы не слышать комментарии внутреннего ежа. Ёж спрашивает: почему бы нам не пристрелить эту очаровательную дрянь? Ёж недоумевает и тыкает колючками в правый бок, добиваясь внимания. Мол, парень, это же так просто. Входишь в кабинет. Садишься к нему на колени так вальяжно и неторопливо. Он же этого ждёт и никак не дождётся, может, это даже сделает его счастливым. Перед тем, как сдохнуть, человек обычно хочет побыть счастливым хоть немного, знаешь, Шоичи? Почему не оказать услугу? Ёж подмигивает глазом-бусиной и трётся, так, что Ирие хрипит и валится на пол, задыхаясь, а важные бумаги разлетаются по полу. Ёж хмыкает: ты только всё правильно сделай, университетский мальчик. Скинь осточертевший белый плащ, надень свой любимый чёрный костюмчик, тот самый, с чёрным же шёлковым галстуком. Приди к нему с таким жалостливым видом. Ну, не мне тебя учить, тут с тобой никто не сравнится, Шо-и-чи. И разряди в ублюдка всю обойму.
"А как же я?" - думает Ирие.
Ёж в шоке: а что – "ты"? Но Шоичи не согласен. Он так много отдал Бьякурану. Разве тот не имеет права узнать перед смертью о его истинных чувствах?
Ёж недоволен: пока ты, Бэмби, будешь объяснять ему, в чём дело, сбежится вся база. А то я тебя не знаю, ты же любишь громкие слова и длинные признания.
Ирие идёт по длинному коридору, касаясь стены кончиками пальцев. И спрашивает совета: а правда, что делать, если кто-то придёт? Ёж не просто в шоке, он в нирване. Шоичи глухо скулит, ощутив острый толчок под рёбра. Его тошнит, и приходится судорожными глотками загонять горькую вязкую слизь обратно. Ирие трясёт и шатает так, что сделать шаг и не упасть получается лишь с третьей попытки.
Ёж фыркает, слегка успокоившись: "что-что", дразнится он, вытягивая вперёд короткую лапку с коготками. Надо стрелять, глупый мальчик. Да не трясись ты так, не бойся. Подумаешь, люди. Их вот иногда мясом называют, а я не согласен. По мне, так люди – бесполезное тряпьё. Ты, кстати, тоже. Такая симпатичная рыженькая тряпка. Тебе ведь всё равно, будешь ли ты жить, или умрёшь? Лишь бы цель была достигнута. Значит, проблемы нет. Ёж щурится и пытается встать на задние лапы. Ему интересно, что такого Шоичи может сказать Бьякурану.
Ирие, уже переодевшийся и лежащий на кровати с ноутбуком, недоумённо поднимает голову. Прислушивается к себе. Нет, ну почему же. Ему есть, что сказать. Он просит Ежа. Он его умоляет – только не сегодня. Сегодня – важная работа, важная встреча, важный разговор. Сегодня… важно.
"Так что ты ему скажешь?" - любопытничает Ёж.
Шоичи задумывается. Оставляет ноутбук, рывком переворачивается на спину.
Бьякуран-сан, я Вас не-на-ви-жу.
Ёж слегка опешивает. По его мнению, это как-то уж слишком резко для начала. Но Ирие несётся дальше:
Я Вас всегда ненавидел, с самой первой встречи.
"Не-не, с самого детства! С младенчества! Так будет эффектнее!" - с удовольствием подсказывает Ёж, - "Кстати, а почему мы его ненавидим?"
Шоичи смеётся, закрыв лицо ладонями.
"Нет, я же серьёзно!" - обижается Ёж и привычно тыкается в стороны. Ирие резко меняет позу, чтобы не захлебнуться кровью. Не глядя, подтаскивает к себе склянку с прикроватного столика. Съедает сразу шесть таблеток. Шоичи игнорирует Ежа. На самом деле, у него всё это есть – и пистолет, и, смешно сказать, чёрный костюм. Он неплохо стреляет. Иногда подводит зрение, но большое расстояние и не предвидится.
Шоичи не знает, когда это случится. Он не знает, что будет завтра. Не знает, что будет через пару часов. Он… теряется. Наверное, он просто устал. А усталость - это опасно. И идея решить всё самостоятельно – одним росчерком, - заманчива. Бьякуран… необычное существо. Бьякуран – божество, наделённое совершенно непостижимыми способностями. Простому человеку не понять природы явления под названием "Бьякуран". Шоичи рассматривает призывно блестящее тело пистолета. Корпус. Интегрированный глушитель. Гладкий курок.
Он не вполне помнит, когда вытащил его, и смутно осознаёт, что такое действие может повлечь за собой непоправимые последствия.
До дня-Х, условленного Савадой, пять суток.
Ёж улыбается.
Шоичи хочет спать. Он прицеливается в угол. Примеривается к зеркалу.
"Бам!" - неожиданно вопит Ёж.
- Ты убит, - вздохнул Ирие, подводя незримую черту.
Кажется, его руки дрожат.

[Гость]

14/75. Мукуро|Тсуна. Первое убийство. «Не плачь. Теперь нужно смеяться» А+ (6 тур)

973

Идея родилась вчера, написалась тоже вчера, в порядок более или менее приведена сегодня. Это я к тому, что идею из первого исполнения не черпала, так что если что совпадает - заранее прошу прощения. Ну и за ООС тоже. И прибавила персам по два года, да простит меня заказчик. И все не так кроваво, как на картинке. тт

На автомате. Даже сразу не определить, что взыграло в голове с самого начала. Интуиция? Инстинкт самосохранения? Или же что-то иное? Слишком быстро, не разобрать. И как он только вспомнил про этот пистолет, черт побери?!
Тсуна даже не предполагал, что хоть раз в жизни будет угрожать кому-нибудь оружием. Хоть кому-нибудь.
Словно завороженный, уставился на револьвер в руке того самого итальянца, который минутой раньше лежал без сознания на земле. Надо было быстрее уходить? Или сильнее бить?..
Руки дрожат, сердце бьется часто-часто. Быть на волоске от смерти и осознать то, что сам одним движением можешь оборвать чью-то жизнь. Сильно выматывает и дезориентирует.
Тихо засмеялся Мукуро. Казалось, этот источник был в самой голове, Тсуне это очень не нравилось, смех обволакивал и парализовывал.
- Господи, я сплю, Господи… - Савада зажмурился, надеясь проснуться уже дома, в своей постели. Да хоть в школе, пусть его застукают спящим на парте, лишь бы без этой штуки, что сейчас в руках.
- Первый раз, да? – сильно охрипший голос мгновенно возвращает в реальность. И, погодите… Японский?
Тсуна резко открывает глаза. Мужчина опустил револьвер, ухмыляясь мальчишке. Только такое чувство, что спрашивают не у него.
- Даже если и так? Обидно, что у тебя отнимет жизнь пацан-неудачник, который даже оружие в руках еле держит? – Из тени шагнул Мукуро, и стало видно, что он явно наслаждался происходящим. По походке, улыбке, голосу...Тсуна вздрогнул от неожиданности, переводя взгляд на иллюзиониста. Он понимал, что Хранитель его далеко не ангел и особо никому не сочувствует, но видеть его таким было немного… Странно, непривычно. Как будто тот чего-то ждал. Долго-долго.
- А отнимет ли? Посмотри на него, его глаза еще не видели настоящей крови. И не хотят видеть.

-Да сколько можно… - Тсуна тяжело вздохнул, вышел из гипер-режима и, наконец, присмотрелся к противнику. Просто тот даже не дал на это времени, сразу начал атаковать. Только успел сказать «Десятый» на итальянском. У парня сразу после этого слова начинает срабатывать какой-то рефлекс, который помогает вовремя контратаковать и спасти пару костей. И этот рефлекс, наверно, единственное, за что Савада искренне благодарен своему репетитору.
Взрослый дядька оказался итальянцем, на вид не страшнее, чем остальные, что покушались на титул Десятого за все эти два с лишним года. Невольно начинаешь привыкать.
- Почему ты не убил его? – Мукуро в мгновение ока возник рядом, оценивающе рассматривая повергнутого противника Тсуны.
- Мукуро, нечего так пугать! Что ты здесь делаешь вообще?! – он отпрыгнул от Рокудо и испуганно замахал руками. Иллюзионист, конечно, отличался внезапностью, но при этом он язвил что-то про трусость, безалаберность и «так тебя скоро точно убьют» во всех вариациях. Но сейчас он задал вопрос вполне серьезно, что настораживало и вводило в некое заблуждение. Однако, парень ответил в том же тоне, педантично отряхивая куртку от пыли. – И ты прекрасно знаешь, почему.
Он уже развернулся, намереваясь уходить, а Мукуро слегка улыбнулся, заметив, как дрогнула рука итальянца.
- «Бить», но не «убивать», да?.. – прошептал Рокудо, переводя заинтересованный взгляд на парня, и исчез в синеватой дымке за секунду до того, как Тсуна вытащил пистолет.

- Кстати, откуда у тебя оружие, Тсунаеши-кун?
Все начало казаться настолько ирреальным, что трудно было ответить на такой простой, казалось бы, вопрос.
- Р-реборн заставил взять. Сказал, что сегодня должен приехать его д… - замялся. - …друг.
Когда репетитор подловил мальчика в школьном коридоре и спокойным тоном предложил взять с собой оружие, Тсуна рассмеялся, принимая все это за очередной розыгрыш. Но когда дуло чуть ли не прижало нос к щеке, мальчику ничего не оставалось, как выхватить оружие из маленьких ручек и быстро запихнуть его в карман своей куртки. Не хотелось потом объяснять, откуда он взял настоящий пистолет. Аркобалено довольно хмыкнул, как бы между прочим, проронил слова о том, что нужно будет «встретить своего друга, приехавшего из Италии» и спокойно «вышел» в окно. Савада отнесся к этому скептически и, сжав пистолет в кармане, решил, что это очередная проверка на способности. Но о том, что вскоре оружие нужно будет использовать по его прямому назначению, Тсуна думал в последнюю очередь, как бы глупо это не звучало.
- О. Хорошие друзья у этого Аркобалено. – притворно возмутился иллюзионист. Ходит от левого угла к правому, и следит за каждым движением, за каждой эмоцией. Затем оказался сзади, сняв пистолет с предохранителя и горячо шепча на ухо мальчику, будто что-то предвкушая. – Убей его, Тсунаеши-кун.
- Ты что, шутишь?.. Зачем?
- Он проиграл. Проиграл не школьнику, а боссу Вонголы. Это разные вещи.
- Не вижу отличий.
Руки затекли, но что-то заставляло держать противника на прицеле. Страх, возможно. По крайней мере, Тсуна на это надеялся.
- И я не бо-
- Знаешь что, парень, у меня еще осталась гордость. – итальянец медленно поднял руку с оружием. – Если не выстрелишь ты – выстрелю я.
Выбора он боится больше всего.
- Дурачок. Он не шутит.
- Я не могу…
- Можешь. Просто не видишь причины.
- В том то и дело!
- Не видишь. Просто найди ее.
Щелкнул затвор. Тсуна хотел отступиться, но его что-то останавливало. И отнюдь это «что-то» сдерживало извне. И оно пугало.
- Представь, как расстроятся твои друзья. И эта… Как там ее, Сасагава Киоко, кажется?
Шепот проникает в самое сознание, пробуждая самые эгоистичные мысли и чувства, вытаскивая на поверхность. Мой выбор. Мои друзья. Моя жизнь…
- Не смей…
- Представляешь, как она будет плакать?..
- Нет…
- Ты только представь…
- Замолчи!
Больше некуда скапливаться напряжению.

Когда он успел нажать на курок?
- М-мукуро?.. – Тсуна падает на колени и его подхватывает иллюзионист. – Это… Я сделал?..
- Ты, Тсунаеши-кун. – он целует в висок, пряча улыбку в каштановых волосах. – Ты.
- … Не хотел… Я не так хотел… - мальчик вцепился в рубашку, не в силах сдерживать слезы. – Не убивать…
- Однако целился ты в голову. И попал туда же. Ты не хотел убивать, ты просто хотел жить… Ради них. – надоело скрывать удовольствие в голосе. – Но не плачь. Теперь нужно смеяться. По тебе не будут плакать.
Стереть пальцем слезинку, смешать ее с кровью из ранки на щеке. А вот тот дядька промахнулся.
Но ведь все бывает в первый раз, правда?

[Гость]

4/75. Занзас/Тсуна. Занзас – испорченный принц-деспот восточной страны. Тсуна – новая «игрушка». Чувство благодарности смешанное со страхом со стороны Тсуны и брезгливая заинтересованность со стороны Заназаса. Желателен хепи энд (6 тур)

972

- Говорят, что тех, кто его разозлит, он скармливает своему льву! - шепоток несется по гарему, словно подхваченный ветром лист. У новеньких мальчиков от страха расширяются глаза, и они молятся своим богам, чтобы избежать этой участи. Пожить ещё хотя бы день и не ходить к принцу.
- А лев у него из преисподней! Видели, какие у него полоски на шкуре? Сам дьявол оставил, - ухмыляясь, говорит блондин из дальнего угла. Фаворит, уже почти неделю удерживающий внимание Занзаса.
- Но если он так любит своего льва, он же не может быть совсем злым? - наивно раскрытые глаза, каштановые волосы, неряшливо спадающие на лоб - новенький, только сегодня завезенный в гарем.
- Хочешь познакомиться с его любимцем поближе? - хохочет блондин. Тсуна так и не запомнил его имени, хотя слуги несколько раз повторяли, что этого ребенка стоит опасаться - отравление соперников здесь совершенно естественно.
- Не знаю, - осторожно отвечает Савада. Он все ещё не может поверить, что так глупо попался. Надо же было увязаться на корабль. Поработал юнгой, ничего не скажешь.
Собеседник вдруг отвлекается и соскакивает с возвышения, резво бежит куда-то к дверям. Тсуна по инерции следит за ним взглядом, ещё не понимая, что случилось.
- Занзас! - щебет блондин, приникая к господину всем телом. То, что происходит в следующий момент, пугает не только новенького Саваду, но и всех находящихся в зале. Огромный лев одним прыжком сносит мальчишку с ног, вгрызается в тоненькую шею, с урчанием вырывает кусок мяса и будто выплевывает, делает пару шагов назад, отходя за хозяина.
Принц морщится и ласково треплет по гриве питомца - фаворит стал позволять себе слишком много. Окинув взглядом зал, он вдруг замечает, как один из наложников испуганно вздыхает и почти осуждающе смотрит прямо в глаза господину. Это кажется сейчас даже смешным - никто и никогда без его позволения не смел поднимать на него взгляд.
- Идем, - даже не удосужившись проверить, выполняется ли его поручение, он разворачивается и идет к дверям, полностью уверенный, что мальчик последует за ним. Когда он выходит в коридор и обнаруживает, что рядом никого нет, ярость вновь закипает, проступая на свет старыми шрамами, придавая глазам красноватый оттенок.
- Эй, иди! Он же сказал! - слышит у себя за спиной, заинтересованно оглядывается.
- Мне? Как мне? Меня же только привели, - жалобный, заманчиво-чувственный голосок.
- Да, именно тебе, - каким-то странным способом неуверенность этого ребенка успокоила вспышку гнева.
Тсуна поднимается и идет вперед, будто завороженный столь откровенным взглядом. Ему кажется, что все вокруг на него смотрят, да это так и есть - кто-то жалеет его, кто-то злорадствует, кто-то завидует.
Занзас подхватывает Саваду на руки и перекидывает через плечо:
- Ты слишком медленно ходишь. В следующий раз я ждать не буду, - сразу поставить границу, чтобы этому отребью не пришло в голову зазнаться.
Спальня Занзаса кажется Тсуне огромной, никак не меньше дома, в котором он жил. Полумрак и дурманяще-сладкий запах, напоминающий какое-то блюдо, которым его кормили, когда только привезли.
- Как тебя зовут? - принц грубо бросает наложника на подушки, раскиданные по полу и, отвернувшись, отходит к столу, он двигается очень плавно, похоже на своего зверя. Так же неслышно и опасно.
- Тсуна, - спохватившись, выдыхает мальчик. - Спасибо, - чуть сбиваясь, как-то даже истерично.
- За что? - а вот теперь настоящее, неподдельное удивление. Впервые за всю его жизнь наложник сказал ему спасибо не за то, что его не скормили Бестеру, не за то, что ему не свернули шею, а просто так, только представившись.
- За то, что накормили, одели и не стали убивать, - испуганно шепчет Тсуна, уверенный, что как всегда ляпнул что-то не то.
Губы Занзаса медленно растягиваются в улыбке, пока он вдруг не заходится хохотом. Искренним, громким, от души. Бестер удивленно смотрит на хозяина, явно не привыкший к такому его поведению.
- А если я тебя сейчас убью? - хищно скалится, наступая на и так испуганного мальчика.
- Тогда...не спасибо? - Тсуна пытается отползти назад, но рука соскальзывает с шелковой подушки, и он комично оседает на пол, не продвинувшись и на шаг. Занзас брезгливо-насмешливо отпинывает пару пуфиков и обходит Тсуну по кругу. Его кровать находится на небольшом возвышении, рядом с которым уже удобно устроился лигр.
- Что ты умеешь? - ложится, вытянувшись на покрывале, не сводя пристального взгляда с пленника. Смешанные чувства, которые он вызывает, раздражают и в тоже время веселят Занзаса.
- Из того, о чем говорили другие мальчики, наверное, ничего, - краснеет Тсуна и подходит ближе к ложу. Лигр скалится, но не издает ни звука. Похоже, ему тоже нравится этот необычный наложник.
- Тогда тебя стоит подучить, - Занзас усмехается, ему по непонятной причине нравится подобная наивная неопытность. Он с силой притягивает мальчика к себе, удивленно вскидывает брови - тот, кажется, совсем ничего не весит. Под пальцами ровной чередой ощущаются ребра.
- Тебя что, плохо кормили? - нахмурившись, спрашивает у Тсуны.
- Нет, что вы, очень хорошо! - только сейчас Занзас замечает, что при обращении наложник не добавляет необходимого "мой господин". Но разговор кажется столь естественным, что совсем не хочется портить все, вдруг меняя правила.
- Садись на меня сверху, - придерживает его за талию и помогает забраться на кровать, заинтересованно разглядывая почти белый торс, забавно торчащие коленки и маленькие ладошки, совсем не мальчишеские, скорее женские.
- Так удобно? - Тсуна, поерзав, устраивается более ли менее удобно и невинно-просяще смотрит в темно-карие глаза принца.
Занзас задумчиво проводит рукой вдоль его щеки, удивляясь мягкости кожи, треплет по волосам и, прищурившись, внезапно зло спрашивает:
- Ты занимался этим с кем-то ещё? - румянец, покрывший щеки и, кажется, даже добравшийся до шеи, говорит лучше всяких слов. Занзас крепко сжимает голову мальчика руками и отчетливо, но на грани слышимости рычит:
- Если ты только попробуешь найти себе в гареме развлечение помимо меня, я убью тебя. Раздавлю вот этими самыми руками. Сам. Ты меня понял? - и Тсуне почему-то перестает быть страшно. Он ласково улыбается и, коснувшись кончиками пальцев руки Занзаса, кивает. Никогда и ни с кем. Потому что просто не захочется.

[Гость]

34/75. Фран/Маммон. (6 тур)

916

В комнате темно, и, казалось, мгла поглотила фигуру, сидящую на кровати. Иллюзионист сидит молча, меланхолично следя за стрелками часов. Остается всего несколько секунд до того, как стрелка перейдет грань времени нового отчета. В комнате стоит полная тишина, и только тиканье часов раздается в пространстве.
«Пять… четыре… три… два… один…»
Фран поднимается с кровати и быстро переодевается. Надев на себя черный плащ с капюшоном, направляется в сторону окна, напоследок бросая взгляд на шапку с лягушачьими глазами, и на лице появляется что-то вроде улыбки с примесью грусти.

Иллюзионист медленно подходит к надгробным плитам, где высечены имена его родителей. Он стоит молча, думая о чем-то, погружаясь в прошлое… забытое…

***
Он и сестра стояли на кладбище, опустив головы. Все были в черном, от чего ему становилось не по себе. В возрасте пяти лет он много еще не понимал. Особенно поведение сестры в тот день. Тогда её лицо не озаряла улыбка как обычно. Она плакала, кричала, билась в истерике, и с каждым её новым криком сердце мальчишки сжималось все сильнее и сильнее. Напряжение было на пределе. Он сам не понимал почему из его глаз тоже текли слезы… Он обнял её, гладил по голове, что-то шептал, пытаясь успокоить. Но так и не мог понять причину ее слез.
Мир глазами ребенка совсем другой: в нем нет слез, боли, печали, одиночества.
Время шло, и Маммон потихоньку приходила в себя. Она стала чаще улыбаться, однако, разговаривала все еще очень редко, чаще всего обходилась какими-то знаками.
Фран понимал их, но ему так хотелось услышать её голос и звонкий смех.
- Вайпер, я сегодня получил пять в школе, - этими словами он смог добиться только слабой улыбки и легкий кивок головы. – Это еще не все! – продолжал он с нотками надежды в голосе. - Я кое-что принес тебе, вот держи. - Он протянул ей нежно-фиолетовый цветок с приятным запахом. – Это сирень…
Её взгляд изменился, когда она взяла цветок в руки. Улыбнулась, и ответила своим голосом, как и прежде:
- Спасибо, Фран.
Они улыбались, он рассказывал про цветок, как он его нашел, а еще мальчик просто радовался тому, что сестра снова стала прежняя.
Иллюзии… они обманчивы и лживы, но дети верят в них.
- Братик, когда я стану великой иллюзионисткой, и буду зарабатывать много денег, я обязательно куплю тебе сад с сиренью. И мы будем вместе ухаживать за ними! – она стала говорить так всегда, как только начала создавать иллюзии.
Это уже вошло в привычку, стало общей мечтой. Он верил в неё, а она старалась изо всех сил воплотить мечту в реальность.
В скором времени Вайпер стала популярным экстрасенсом, набились постоянные клиенты, она начала зарабатывать деньги. Фран был рад за неё, но из-за работы они все меньше были вместе, от этого ему становилось грустно. И тогда мальчик решил помогать ей, понемногу осваивая магию, иллюзии.
Со временем он полюбил это искусство и стал делать успехи, Вайпер хвалила его, и, наверное, все так бы и оставалось, если бы не тот день…
Тогда к ней пришли какие-то странные люди и сделали предложение, от которого «нельзя отказаться». По договору девушке надо было уехать, пройти какие-то испытания и, если все сложилось бы хорошо, то она получила бы вознаграждение. Несколько дней Маммон ходила странно задумчивая, и Фран уже начинал немного беспокоиться.
Однажды Вайпер пришла домой и с радостным лицом, сняв капюшон, показала Франу свой новый цвет волос.
- Фран, мне идет?
- Иллюзия? Нет… как сирень… - он смотрел на неё с восхищением, улыбаясь в ответ.
- Эти волосы всегда будут напоминать мне тебя и нашу мечту! – она улыбалась, а он верил.
Мир глазами ребенка другой…
Настал день её отъезда, но Фран не грустил. Он знал, что так надо, а она пообещала ему вернуться как можно скорее.
Дни шли, и в сердце поселилось беспокойство. Он зачеркивал красным маркером дни календаря, с каждым разом надеясь, что сестра скоро вернется. Время шло невыносимо медленно, а её все не было…
В один дождливый день в дом постучались странные люди в черных костюмах. Фран открыл дверь, и они, сказав всего несколько слов, ушли прочь.
- Приносим наши соболезнования, но Вайпер погибла на одном из испытаний.
Фран закрыл дверь и еще долго находился в шоковом состоянии. Слезы лились сами по себе, сердце, казалось, так и выпрыгивало из груди, душа сжималась от боли, хотелось кричать, но сил не было…
Он не верил. Она не могла так легко сдаться…
«Она не сдержала обещание…»
Мир глазами ребенка был разрушен.
Со временем Фран еще глубже стал изучать магию, иллюзии – то, что так любила его сестра. Их общая мечта.
Шло время, и он начал узнавать все больше и больше. Посмертное пламя воли, совершенствование иллюзий, мафия, кольца, проклятые дети – аркоболено. Последнее заинтересовало его больше всего, и Фран начал искать их, чтобы узнать больше. Интуиция подсказывала, что в этом есть-то нечто очень важное для него, но чтобы узнать это, ему нужно было стать сильнее.
И тогда он встретил своего учителя, а вернее учитель нашел его. Мукуро Рокудо – человек, который помог Франу приблизиться к своей мечте. Мальчик вступил в организацию «Вария». И узнал, что до него иллюзионистом была некая Маммон. В сердце что-то кольнуло и появилась какая-то легкая надежда. Фиолетовые волосы, иллюзии, испытания аркоболено, проклятые дети… А еще в тот же момент, оказалось, что у Франа есть банковский счет, на котором была куча денег. Сомнений не оставалось – она не погибла…
Беспокойство в сердце затихло.
Пройдет еще немного времени, и они обязательно встретятся. Он верил в это.
***

На кладбище холодно. А в воздухе пахнет умершими. Фран уходит с кладбища, и ему навстречу идет молодая девушка с волосами нежно-фиолетового цвета … как сирень. Они проходят мимо, на секунды задерживая дыхания. Нить не потеряна.
Мир глазами ребенка все еще жив… пока жива мечта.

[Гость]

49/75. Хибари/Цуна. (6 тур)

1073

- Так, повернись спиной. Вот, ага, хорошо. Да стой же ты на месте! А теперь снова лицом. Ну же, не тормози. Подбородок выше. Выше! Ну и как, по-твоему, я должен... Вот, стой так! Подожди секундочку, он не хочет застёгиваться... Блин. А может, булавкой какой приделать?.. А, нет, всё в порядке, застегнул. Давай поворот на триста шестьдесят, осмотреть тебя. Ну, круто ж! Цуна, теперь ты в полной боевой экипировке! – довольно возгласив, Ямамото отошёл на пару шагов, любуясь тем, что сотворил.
Вот уж действительно... боевая экипировка. Цунаёши окинул печальным взглядом собственное отражение в зеркале мальчишечьего школьного туалета. Пушистые кошачьи уши бодро торчали на макушке, виднеясь среди непослушных прядей волос, шею украшал широкий ошейник с серебристой табличкой, а на уровне колен виднелся хвост, безжизненно торчащий сзади и закреплённый на ободке коротких песочных шорт, сверху надет точно такого же цвета кардиган, по крою слишком напоминающий девчачий. Из уст вырвался страдальческий вздох – ну почему опять-то он? Что он такого сделал, за что теперь должен каждый день чем-то расплачиваться?!
- Савада, я и не думал, что этот костюм будет так классно на тебе сидеть! Хотел бы я оказаться на твоём месте! – похоже, подумал Цуна, до Рёхея слабо доходила нынешняя ситуация...
- Ямамото, – подал он слабый голос, и не надеясь, что его слова услышат. – А как я по школе-то пойду?
- Ну как, как... После звонка на урок. Только не сразу, а то многие опаздывают, сам знаешь...
- А может, это... не надо, а?.. Или в другой раз как-нибудь?
- Десятый, хотите, я сделаю это за Вас?! – Гокудера всё это время сидел на подоконнике и нервно кусал побледневшие костяшки пальцев. Ну как он мог позволить Десятому проспорить, как?! Во всём виноват он и только он, и именно он должен быть одетым в этот уродский (однако очень даже ничего так сидевший на Десятом) костюм.
- Гокудера... – с облегчением вздохнул Савада и улыбнулся, но почувствовал на затылке до боли знакомый и укорительный взгляд – Риборн.
- Его никто не заставлял принимать участие в споре. Босс он или кто?
Цунаёши ещё раз глубоко вздохнул и постарался сильно не думать о предстоящем – одна единственная мысль о том, что он намеревается совершить, холодила кровь в жилах и пускала непрекращающиеся волны мурашек по всему телу; вдобавок ко всему, Цуна еле сдерживал дрожащие челюсти, чтобы не прикусить собственный язык.
Прозвучавший неожиданно звонок заставил сердце в груди дёрнуться и упасть куда-то вниз, вероятней всего – в пятки. Как быстро подошёл этот момент!..
- Ну что, Цуна, мы пошли занимать места, - радостно произнёс Ямамото (что в этом было такого радостного и весёлого – Цуна не понимал). – Минут через десять будем ждать тебя напротив кабинета Дисциплинарного Комитета!
- Десятый, удачи! Если что – я Вас спасу!
- Хм. Смотри не струсь, Цуна.
- Сделай всё экстремально круто!
Когда туалет опустел, Цуна сразу же забился в одну из кабинок, на всякий случай, если войдёт кто посторонний. Не очень-то и хотелось, чтобы его видели вот в таком виде в школе... И чтобы потом про него по каждому классу ползли всякие слухи, коих и сейчас уже навалом.
С ужасом смотря на стрелки наручных часов, Савада принялся ждать и заодно перебирать в голове разные способы – как незаметно смыться из школы или как выжить после того, что он, возможно, только возможно, собирается совершить.
Пять минут. Нет-нет, он не сможет, определённо не сможет!
Четыре минуты. Хотя, если всё сделать очень быстро... Может, Хибари его и не узнает?
Три минуты. Нет! Бежать отсюда, пока не поздно!
Две минуты. А что подумают другие? Гокудера, Ямамото, Рёхей, да и Риборн... Как он потом будет смотреть им в глаза? Надо уметь проигрывать достойно, Цунаёши. Надо...
Одна минута. Плевать он хотел на всех, ему же голову снесут!
Тридцать секунд. Сойдя с дороги сейчас, позор обеспечен будет до самых последних минут его жизни!
В кармане тихо завибрировал мобильный телефон. Цуна достал его и открыл – на экране светилось извещение о полученном сообщении от Ямамото.
«Он только что зашёл внутрь. Вперёд, Цуна!»
Судорожно сглотнув, Цунаёши приоткрыл дверь кабинки, снова окинул взглядом второго себя в зеркале и прошмыгнул из туалета наружу, в коридор. Вот теперь уж точно поздно сбегать.
Осторожно, по стеночке, пробираясь к двери на третьем этаже, Савада молился, чтобы он никому не попался на глаза; и чтобы никто не узнал его в столь стеснительной одёжке. Сердце готовилось выпрыгнуть изнутри и ускакать, а рука, удерживающая его снаружи, тряслась с каждым шагом, приближающим к злополучной двери, сильнее и сильнее.
Цуна не сразу осознал, что стоит перед дверью, слева от которой золотится табличка с надписью «Дисциплинарный Комитет». Как, уже?! Приложив ухо к дереву двери, прислушался, что же там происходит – тишина. Страшная, обволакивающая с головой и остужающая кровь, хлынувшую к ушам и щёкам. Он чувствовал на себе нетерпеливые взгляды - несомненно, это ребята выжидали, когда же он осуществит заработанное наказание.
Занеся кулак для удара в дверь, Савада неожиданно осёкся и ещё сильнее залился краской – та неожиданно распахнулась, а за ней появился и сам Глава Комитета. По его взгляду было трудно прочитать, удивлён он или нет, но, бесспорно, в первую секунду в его глазах промелькнуло что-то такое, отдалённо напоминающее изумление.
- Э-э-э... Мяу? – испуганно выпальнул Цуна, сам не понимая, что говорит.
Лицо Хибари исказилось в гримасе непонимания. Он, похоже, вообще отказался воспринимать, что здесь происходит, и только с подозрением рассматривал странно одетого ученика Старшей Нами.
Не теряя ни минуты и не дожидаясь, пока Хибари вытащит свои пугающие тонфа, Цуна встал на цыпочки, зажмурился и коснулся своими губами уголка губ Кёи – не рассчитал, и получилось немного мимо. Время остановилось – или Цунаёши казалось, что остановилось – и он, скованный страхом, не мог шевельнуть и пальцем. Однако пропустив удар, сердце снова учащённо забилось, выпуская в кровь дозу адреналина, и Савада понял, что пора. Резко отпрянув и развернувшись на сто восемьдесят градусов, Цуна был уже готов бежать, как вдруг почувствовал, что не может. Ещё рывок – нет, что-то прочно удерживает его на месте. Испуганно оглянувшись через плечо, он увидел ухмылку, появившуюся на губах Хибари, и когда скользнул взглядом вниз, с ужасом понял, что мешает ему освободиться. Кёя крепко держался одной рукой за искусственный хвост, торчащий из шорт. Перед глазами словно вся жизнь промелькнула – ухмылка Хибари приобрела несколько подозрительный вид. Во взгляде же его замерцали странные огоньки – он точно что-то задумал.
Кёя победно хмыкнул и, затягивая Цуну за слишком хорошо прикреплённый хвост в кабинет, таинственно протянул:
- Собрался в этом по школе шляться, котёнок*?
Хлопок двери одиноко раздался в почти пустом коридоре.

- Д-десятый!
- Нет, это было плохой идеей, малыш... не надо было нам тогда... жульничать.
- Успокойся, Ямамото, налаживание отношений с проблемным Хранителем идёт точно по плану.
- Налаживание чего? Эй, я экстремально ничего не понимаю!

* прим. авт. - саркастическое обращение, а не уменьшительно-ласкательное, как сначала могло показаться. если ещё показалось.

[Гость]

1/75. Мукуро/Тсуна - Стокгольмский синдром. NH! (6 тур)

1358.

Руки крепко связаны за спиной; ноги так плотно привязаны к деревянным ножкам стула, что стопа не имеет возможности полностью встать на неровную поверхность дощатого пола. Половину лица скрывает плотная темная ткань, и от того, насколько сильно затянут узел за затылке, болят глаза и трудно делать глубокий вдох.
Тонкие нити мыслей связаны, спутаны. Сознание привязано, оглушено. Затянуто удавкой на шее понимание безысходности ситуации.
Ситуации, в которой никто неповинен. В которой нет виноватых.
Есть только разные взгляды на жизнь, чуть вышедшие за привычные грани. Ни больше, ни меньше.
Только Тсуна уже устал повторять себе это.

*

Что-то неправильное было во внезапном приглашении на встречу с пассивно-агрессивной семьей Ченизелли. Она появилась совсем недавно в еженедельных отчетах о положении дел, вписана неровным порывистым почерком Гокудеры как распространитель тяжелых наркотиков с происхождением из Калабрии. Название этой провинции уже давно и мертво ассоциируется у итальянцев с нищетой и Ндрангетой – «организованной преступной группировкой», условно говоря.
Всё изначально шло не так: начиная самим письмом с предложением рассмотреть возможный союз семей на относительно нейтральной территории, и заканчивая тревожными, смазанными образами гипер-интуиции, которые обесцвечивали все цвета, обесценивали всю информацию, оставляя яркость на кричащих заголовках утренних газет о терроризме и похищениях, притягивая внимание за завтраком к обычно игнорируемому телевизору с выпуском экстренных новостей. Если бы только Тсуна был более внимателен к своим чувствам и ощущениям; если бы только Реборн не был так за то, чтобы Савада явился на встречу, набирался понемногу опыта в дипломатических отношениях.

- С тобой будут Гокудера и Ямамото, - делая аккуратный глоток горячего экспрессо, говорит Реборн. – Первый не растеряется при случае, плюс не первый раз будет присутствовать на переговорах. Второй, если понадобится, способен поумерить пыл и Гокудеры, и людей Ченизелли.
- Но почему с нами не поедешь ты? – недоуменно спрашивает Савада.
Аркобалено усмехается и говорит:
- Привыкай к мысли, что я не всегда буду рядом, - широкие поля шляпы бросают тень на лицо и скрывают глаза репетитора.
Реборн усмехается и говорит:
- Никчемный Тсуна.
Экспрессо так и остается недопитым, а из телевизора неустанно сыплются новости о терроризме и похищениях. Заголовки экстренных выпусков газет пестрят очередными, уже будничными подтверждениями человеческой жестокости.
Объявления о гибели людей никогда не прозвучат в полной мере эффектно, если вас это никогда не касалось.
Тсуну не касалось. И казалось, что так будет если не всегда, то еще очень долгое время.

Всё случилось за какие-то минуты. Никто даже не успел осознать, что произошло.
Несколько пуль одна за другой входят в стену, оставляя после себя темно-красное облако раскрошенного кирпича.
Ямамото на уровне рефлексов бросается к Тсуне - они оба падают за припаркованной машиной и следующий выстрел попадает в литой диск. Он прижимает Саваду к зернистой поверхности асфальта, стараясь скрыть от опасности, просто не успевая понять, что следующий выстрел, вероятней всего, придется вскользь по днищу и точно заденет кого-то из них.
Гокудера слепо бросает динамитные шашки из-за другой машины, не смея и на секунду прикрыть глаза для защиты: если он пропустит выпад противника, то Джудайме может пострадать, что непростительно для Правой Руки. Но он даже не имеет возможности рассмотреть, что происходит совсем рядом с ним.
- Ты в порядке? – спрашивает Такеши. На его лице нет улыбки, глаза смотрят остро. Щурится из-за пыли и грохота. Кривится из-за боли и раздражения.
- Д-да, - еле выдавливает из себя Савада, а после видит со спины Ямамото одного из Ченизелли, распахивает глаза и успевает только выкрикнуть что-то нечленораздельное.
Ямамото моментально разворачивается, но поздно – удар биты приходится на левую скулу и тот снова разворачивается к Тсуне, уперевшись руками в асфальт, раня ладони о битое стекло и осколки камней, расфокусированным взглядом смотря куда-то мимо него, он произносит:
- Беги.

*

Солнце ало отрывалось от бледной линии горизонта. Блеклое небо с благодарностью впитывало в себя свет.
Блеклое небо с благодарностью впитывало в себя влагу, впитывало в себя звуки, голоса, немного фразы. Порой ему мнилось, что оно всё давно знает, что было готово к этому с первых часов дня Х. Но в месте с жидким янтарем всевидящих глаз, уходило и знание.
Тсуна несколько раз говорил уже с кем-то из семьи Ченизелли.
Теперь, говорит кто-то, останавливаясь совсем близко к Саваде, теперь у них в руках хрупкое Небо Вонголы, в ногах бьется бессильно, яростно, Ураган и бесполезно проливаются Дожди поверх его безумия. Теперь боятся практически нечего.
И Тсуна кивает. Представляя, будто он говорит с союзником, Тсуна кивает.
Теперь, говорит всё тот же голос, голос, звучащий всякий раз иначе, теперь опустить на колени, посадить на тяжелую цепь, утопить в мутном формалине, - это всё становится реальным. И ты поможешь в этом. Поможешь подойти со всех сторон к заплывшей, разжиревшей от вседозволенности голове мафии, чтобы срубить её, пролить кровь, оставить нарывы на теле, оставить яд в организме.
И Тсуна кивает. Понимая, что он говорит с союзником, что он поможет им, Тсуна кивает.

Первый слой ткани снят и теперь повязка покрыта мельчайшими сияющими точками. Звездами на черной материи. Язвами на темном Небе.
Тсуна не сразу понимает, что можно открыть глаза.
Аккуратно, боясь спугнуть, но больше боясь испугаться самому, Савада поднимает отяжелевшие веки. И не видит ничего.
Слепо уставившись в одну точку, он в ужасе замирает: неужели?..
Сзади слышится приглушенный смех, и Тсуна настолько резко поворачивается на звук, что сводит тупой болью шею. Хочет протянуть руку, но они, как и прежде, связаны за спиной.
- Не бойся, ты не ослеп.
Щелчок, и темнота сползает со стен, с единственного окна; стекает по шершавой поверхности, капает с ручки на двери и тает, впитывается в пол, как вода в иссушенную землю.
Тсуна огромными глазами следит за преображением, а после плотно закрывает их: видеть свет еще непривычно и больно.
- Итак, на чьей ты стороне?
Вчера.
Вчера Тсуна чувствовал, даже знал, на каком поле играть.
Сегодня иначе, сегодня карты снова спутались и было время подумать о.
Его не торопят, но заранее знают ответ, который будет в их пользу, а какой для того мотив – второстепенный вопрос.
Белые губы размыкаются, беззвучно.
- Прости, что?
Блеф. Фальшь. Игра.
Савада, сжимая руки в кулаки, цепляясь пальцами за веревку, стиснув зубы до боли; борясь с самим собой, он говорит:
- Нет.
И уже после сам пугается сказанного. Пугается, но не жалеет.
- Вот как, - вкрадчиво тянет голос, - А сможешь сказать еще раз? – произнося полушепотом, спрашивает он, едва не касаясь сухими губами уха.
До костей пробирает дрожь.
- Н-нет…
- Смело, - слышна усмешка, а само слово путается в каштановых волосах.
Но Тсуне уже не страшно: глаза заливает жидкой медью, растекается всё тоньше от зрачка, Пламя вспыхивает, обдавая сухим жаром лоб. Перейдя границу, поднимаясь над собственным порогом, сознание взрывается отчаянно-алым, сияюще-желтым.
Он поворачивает голову и ловит в янтарную ловушку темного ночного мотылька, так неосторожно решившего подчинить себе весь этот свет.
Серебряно проносится совсем рядом с плечом, крайним острием цепляя белую ткань рубашки.
Тсуна враз разрывает веревки, обжигая запястья грубой пенькой, и хватает древко обеими руками. А Мукуро и не пытается сопротивляться, только лишь смотрит в глаза, смотрит в самую душу, подминает под себя волю. Мерно перебирает пальцами тонкими, погружается ими в серый песок, покрытый извилинами...

...мерно проникает в рот и уши соленая скорбь мирового океана, мягко утягивая на темное дно. Задевая руками не знающих человека рыб, царапаясь об острые плавники, кораллы, камни. И всё тяжелей, всё легче выдыхать воздух, вдыхать воду.
Слепо шарят по дну немые рыбы, целуют руки, губы, веки.
Огромные синие киты проплывают где-то там, в небе, и спинами трутся о такое крохотное, такое ущербное отсюда, солнце, солнце светит остро, не оставляя теней. Небо-океан пронзительно синее, глубокое, какое же глубокое и тяжелое настолько, что вот-вот проломит клетку ребер.
Непомерно, мерно раскачивается маятник, острыми углами разрезая водную гладь.
Белые скелеты, черная чешуя, глаза большие, в них отражения, в них Небо объятое Туманом...

Тсуна обессилено сгибается пополам, уткнувшись лбом в колени и кашляет, выплевывает соленую воду будто из самых легких.
Реальные иллюзии, помноженные на подсознательное нежелание сопротивляться, дают отличный эффект, думает Мукуро, с полуулыбкой рассматривая Саваду и ведя ладонью по спине к шее.
- Тсунаеши-кун, - произносит он, смакуя имя, привыкая, что вскоре к нему самому будут так обращаться. Нужно лишь оставить царапину на теле, лишь отметить каплей крови своё покровительство, но одновременно с тем невероятно любопытно посмотреть, как будет вести себя Савада, что предпримет, какое создаст будущее для всех. Каких оттенков будет Небо, как часто придется бушевать Урагану или же ливнями проливаться на изувеченную землю Дождю, долго ли плыть в одиночестве Облаку, избегая Грозу, скрывая чрезмерно яркое Солнце, нависая над Туманом, невесомо парящим над городом.
- Тсунаеши-кун, - повторяет Мукуро, гладя по голове, как ребенка, Саваду, - Идем. Ченизелли могут вернуться.

[Гость]

2/75. Хибари/Тсуна. Вспомнить о детской любви, клятвах всегда быть вместе, защищать и сыграть (6 тур)

642

Иногда холодными и одинокими ночами Тсуна вспоминает детство.

Он впервые встретил Хибари, когда ему было лет пять-шесть. Кея плакал, сидя на земле, уткнувшись носом в острые коленки, и, разумеется, Савада не мог не подойти к незнакомому мальчишке, не мог не постараться его утешить.
Хибари смотрел на него взглядом озлобленного волчонка, а его глаза были красными и припухшими, что в сочетании выглядело весьма и весьма комично, о чем Тсуна немедленно заявил. Кея тихо фыркнул, а потом улыбнулся. Почти счастливо.
─ Ты травоядное, ─ сообщил он несколько месяцев спустя. ─ Ты травоядное, но я все равно тебя люблю.
От удивления Савада уронил мороженое, которое купил всего минуту назад.
─ Конечно, ─ немного нервно ответил Тсуна. ─ Я тоже тебя люблю. Ведь мы друзья, правда?
И глаза Хибари стали какими-то странно-грустными, даже разочарованными, как у щенка, который ожидал похвалы, а получил наказание.
─ Да, Тсунаеши. Друзья, ─ шепнул Кея и ушел.
«Навсегда» ─ смахивая непрошеные слезы с глаз, думал Тсуна. Но он ошибался.
За то время, что Хибари не было, за ним прочно закрепилось прозвище неудачника. Неприятности были на каждом шагу, преследовали, не давали покоя даже во снах.
Савада возвращался из школы, когда ему перегородили дорогу взрослые мальчишки. Один из них грубо толкнул Тсуну, отчего тот упал на землю и больно ударился головой. Мальчики засмеялись, но их веселье прервал холодный, жестокий, но такой знакомый голос:
─ Что вы с ним делаете, паршивые травоядные?
Савада не знал, что мальчишки увидели в глазах Кеи (да и не хотел знать), но через мгновение они убежали, Тсуну бережно подняли заботливые и такие родные, теплые руки.
Хибари прижимал его к себе все крепче, словно боялся отпустить, но он улыбался. И эта улыбка была совершенно счастливой.
─ Я клянусь, ─ шептал Кея, ─ Что всегда буду с тобой. Буду тебя защищать, потому что люблю. Неважно, какой ценой, но я стану самым сильным…
Савада прервал этот поток слов, прислонив палец к губам Хабари.
─ А давай сыграем свадьбу, когда вырастем? ─ спросил он, и в его глазах было столько надежды, что Кея забыл любые слова отказа.
А потом что-то случилось. Просто в один день Хибари не пришел в их «тайное место», откуда они всегда смотрели на луну. Просто перестал улыбаться. Просто в ответ на обращение «Хиба-кун», нахмурившись, произнес «Хибари-сан, травоядное».
Просто однажды Тсуна перестал ждать. Перестал приходить на обрыв, скрытый густыми кронами деревьев от посторонних глаз, с которого весь Намимори как на ладони кажется. Перестал загадывать желания на падающие звезды. А зачем? Ведь смысл был в том, чтобы услышать тихий, мягкий смех сидящего рядом человека, которого веселили особо наивные мечты. Смысл был в том, чтобы ощущать его тепло, держать его за руку и знать, что он близко всегда. Даже когда не рядом.

Иногда ночами, сидя в своем кабинете, Хибари хочет забыть про силу. Хочет снова заглянуть в карамельно-карие, не омраченные страхом глаза и прижать к себе их обладателя. А еще он мечтает, что откроется дверь и Тсуна войдет внутрь, скажет какую-нибудь чушь и снова научит его улыбаться. Но Кея всегда слушает разум, а не сердце. Поэтому он верит, что Савада не придет.

Тсуна ворочается, ему не спится. Вернее, его уже четвертый день мучает бессонница. Он думает, что прогулка по городу его утомит и тихо, стараясь не разбудить мать, выходит из дома. Ноги сами несут его к школе, Савада видит свет в единственном окне. Он знает, что Хибари ночует в школе или еще где, но только не дома. Тсуна поднимается по лестнице и, пожалуй, впервые его не пугает темнота. На мгновение он в нерешительности замирает перед дверью, потом, сделав глубокий вдох, тянет ее на себя.

Хибари поворачивается на звук, и его зрачки расширяются в немом удивлении.
─ Травоядное? ─ грубо спрашивает он.
Савада мнется на пороге, но без тени страха смотрит в лицо Кеи.
─ Хибари-сан, а помнишь, в детстве мы хотели сыграть свадьбу? ─ и тут же вылетает из кабинета.
А по пустым коридорам средней Намимори эхом разносится заливистый смех.
Хибари качает головой. Жаль Тсуна не видит, как его губы расходятся в той самой совершенно счастливой улыбке, которую он так любит.

[Гость]

51/75. Шоичи | young!Бьякуран | young!Спаннер. AU. (6 тур)

760

Он не слишком хорошо умеет общаться с детьми. Совсем не умеет, впрочем.
Шоичи не разбирает их торопливой речи без всякого логического порядка. Он не вполне улавливает их интересы. Желания. Способы, которые разрешили бы успешно наладить контакт. Но Спаннер другой. Спаннер не похож на обычного ребёнка. Шоичи смотрит на него – серьёзного, меланхоличного, с несколькими электронными платами вместо игрушечных кубов - и не может нарадоваться. Улыбается, осторожно предлагает:
- Хочешь, я помогу тебе?
И Спаннер поднимает на него пытливый, какой-то вовсе нездешний взгляд. Он отвечает:
- Всё в порядке, - с недетской чёткостью. И добавляет: - Я сам.
Это не демонстрация. Не капризы. Не кокетливая попытка обратить на себя внимание. Просто – он действительно "сам". Шоичи, преодолев застенчивость, лохматит его светлые волосы.
- Уверен, ты займёшь первое место. - как старший брат, Ирие обязан подбадривать. Всегда оставаться на их стороне. Оказывать любую необходимую помощь. Но сейчас он выступает не с позиций брата. Это – объективно.
- Разумеется, - равнодушно кивает Спаннер. Оборачивается и тянет Шоичи на пол – без приложения силы, а лишь показывая, чего хочет. Ирие послушно садится рядом. Мальчик задумчиво говорит: - Но мне это не особенно интересно. Темы чрезмерно примитивные. Почему ты больше не зовёшь меня посмотреть на твой проект?
- Прости, - теряется Шоичи. Ему становится ужасно неловко, словно он сделал нечто постыдное, к тому же, попавшись при этом, и вот сейчас ему, пойманному на месте преступления, светят в лицо прожектором и вопрошают: "Почему?" – Я его закончил, пока ты гостил у Тсуны. Новый пока не успел взять.
- Ты закончил его за три дня? – Шоичи, сам того не осознавая, приосанивается. И, стараясь говорить столь же небрежно, как Спаннер минутой ранее, бросает:
- Конечно. Это было элементарно. Но, думаю, в конкурсе тебе всё же стоит поучаствовать. То есть, если ты не против.
- Ещё неделя. Успею определиться. – ровно отзывается Спаннер. Возвращается к платам. Диалог окончен, и Шоичи поднимается. Его путь лежит на кухню – скоро наступит время ужина. Он переступает порог, мысленно уже составляет меню, когда наталкивается взглядом на серую фигурку. Неслышно вздыхает, готовясь к очередной битве.
Бьякуран… он тоже другой. В смысле, не такой, как основная масса детей. Но если "непохожесть" Спаннера окрашена в родные, знакомые Шоичи цвета, то этот мальчик – сплошная тайна и головоломка. Бьякуран стоит, прислонившись плечом к стене. И смотрит – пристально. Внимательно. Его глаза мерцают. Ирие слегка не по себе. Как часто и бывает в присутствии Бьякурана.
- Чего свет не включишь? – натянуто улыбается Шоичи.
- Зачем? – сразу приходит вкрадчивый ответ. Любопытство. Интонационная усмешка. Тепло.
- Мне кажется, это немного грустно – сидеть одному в темноте. Нет? – Ирие открывает навесной шкафчик, достаёт несколько глубоких тарелок. Выбирает из всего многообразия вещей разделочную доску. Ставит воду на плиту.
- Мне интересно, - смеётся Бьякуран, пробираясь под локоть Шоичи и заглядывая в кастрюльку, - Ты меня просто не любишь, бра-тик, без особых причин, или это потому, что я низкие баллы по физике-математике таскаю? Не подумай, что я жалуюсь, - уверяет он, - Ведь я совсем не жалуюсь. Как там выражается наш чудо-бой? "Исключительно в целях научного знания".
- Я тоже так говорю, - обескураженно замечает Шоичи. Он сбит с толку и совершенно не представляет, как ответить. Судорожно старается припомнить все советы, вычитанные из многотомников по детской психологии. Ляпает, отчаявшись: - Кстати, твоя учёба оставляет желать лучшего и по другим предметам. То есть… - он опускается перед Бьякураном на колени, кладёт ладони ему на плечи: - Я очень люблю тебя. Правда. И мне всё равно, даже если… - Шоичи качает головой, всем своим видом показывая: мне всё равно, но лучше так не делать, - Даже если ты не сможешь сдать тестирование по физике.
- Да? Это серьёзное заявление. Уверен? – хитро переспрашивает Бьякуран. Его сумеречное настроение спасовало перед открывшимися радужными перспективами.
- Ну, вроде того… - попытался сбежать от собственных слов Шоичи. А потом тихо сказал: - Правда. Я люблю тебя. Просто иногда ты.... я теряюсь. – и уточнил: - Ты обижаешься?
Бьякуран фыркнул. Подался вперёд, ткнулся лбом в плечо. Мягко, чуть приглушённо отозвался:
- Разве можно на тебя обижаться, Шо-тян?
- Я, между прочим, старше тебя. Просил же… - строго начал Шоичи. Однако, быстро махнул рукой на бессмысленное занятие. Поправил задравшийся рукав на синей с буквой "S" футболке, стряхнул белую пыль, недоумевая, как Бьякуран сумел добраться до муки. Обнял этого странного чудесного ребёнка.
- Эй. – негромко позвали с порога, - У нас вечер объятий? Почему меня не позвали?
Похоже, Спаннер всерьёз недоволен. Шоичи жестом подозвал его, сгрёб обоих в охапку – насколько хватало рук. И наверняка их маленькое, разномастное трио провозилось бы, играя и пересмеиваясь, пару часов – такое уже бывало не раз. Но у залившей плиту кипящей воды оказались иные планы.
А, впрочем… кого это волнует?

[Гость]

30/75. TYL!Занзас | TYL!Тсуна. Срыв важных переговоров. (6 тур)

622

Каждые переговоры, на которых присутствует Занзас напоминают Тсуне бег с препятствиями. Из-за того, что приходится решать не только внешние проблемы, но и наедине пытаться совладать с этим постоянно чем-то недовольным варийцем.
Прошло десять лет, а Савада все ещё чувствует себя рядом с ним, как накануне боя за кольца. Правда, сейчас ещё есть уверенность. Холодная, расчетливая верность и защищенная спина. Сидя в кресле, которое босс Виченца будто нарочно поставил как можно дальше, Тсуна пытается сохранять спокойствие. На Лоренцо приходится смотреть снизу вверх - тоже особенность любезно предложенного кресла. Однако, это не мешает держать спину прямо и холодновато-настороженно предлагать варианты решения проблем. Виченца зашли слишком далеко, посягнули на территорию Вонголы и убили несколько человек. Такое не прощают, точнее, не прощали. Однако, Десятый славится своим милосердием и желанием решать проблемы миром. Тсуна спиной чувствует ярость Занзаса, обжигающий, агрессивный взгляд готового наброситься хищника, но уверенным движением руки, давлением всего на пару тонов сниженного голоса, он заставляет варийца оставаться на месте. Савада, как никто другой, знает, чем ему это обернется. Но так же хорошо он знает, что Занзас ни за что и никогда не понизит авторитет босса в чужих глазах. Перед своими - сколько угодно, хоть в грязь втопчет, но перед другими семьями будет рычать, ненавидеть, но терпеть.
- Кажется, вам не нравится наше предложение, - Тсуна вздрагивает от хриплого голоса Занзаса, хотя сам же знаком показал ему, что пришла пора показать клыки.
- Нам не нравится, что вы позволяете себе решать за других, - холодно улыбается Лоренцо, не отрывая взгляда от Тсуны, будто не замечая Занзаса, стоящего в паре шагов справа от босса.
- Тогда, может, нам стоит вас убедить в нашем праве решать за такую мелочь, как вы? - Тсуна ухмыляется, смерив будущего противника оценивающим взглядом, пряча глубже холодящий страх и ещё понижая голос, чтобы не выдать дрожь, пробегающую по всему телу.
- Уверены, что хватит сил? - расслабленный, полностью в себе уверенный босс Виченца, видимо, даже не представляет, насколько ошибается в своем спокойствии. Его не может переубедить даже с легкостью уклоняющийся от пули Савада. Лоренцо просто не верит, не может поверить.
А подобное развитие событий отработано десятки, сотни раз. Хранители, ждущие у выхода, могут не волноваться.
Прислонившись спиной к спине, закрывая от удара друг друга они смотрятся до ужаса дисгармонично. Высокий, сильный Занзас, неимоверно ловкий для своей комплекции, полностью заслоняет собой Саваду. Невысокого, слишком хрупкого для босса - защищающего лишь пламенем. Но это пока, пока он только готовится, отводит одну руку назад и готовится ударить. В полсилы, а может и меньше. Не для того, чтобы уничтожить, а чтобы проучить.
Кажется, они не дерутся, а танцуют. Будто вальсируют по огромному залу, а не уклоняются от сотни пуль, летящих со всех сторон.
И в финальном аккорде замирают - Занзас, только разогревшийся, с безумным азартом оглядывающий зал. И Тсуна, готовый ударить пламенем, держащий руку перед лицом босса Виченца.
- Уверен, - тихо, будто и не своим голосом, а какой-то смесью себя и безумного варийца.
- Не тяни, мусор, стреляй или я ухожу, - сквозь зубы шипит Занзас, делая шаг вперед.
Лоренцо дрожащей рукой подписывает бумаги и Тсуна отступает назад, медленно гаснет пламя в его глазах. Он забирает папку с документами и медленно уходит, аккуратно прикрывая за собой дверь, игнорирует яростное шипение хранителей Виченца.
- Спасибо, - улыбается, не глядя на Занзаса. Боится, знает, что виноват.
- Когда-нибудь я убью тебя. Лично, - обходит десятого Вонголу сзади и резким движением, незаметным для большинства, перехватывает его за предплечье, вправляя вывихнутое в схватке плечо. Тсуна жмурится от вспыхнувшей боли, прокатившейся сверху до самых пальцев ног и чуть не падает, вымотанный переговорами.
- Пойдем, а там, может, и не придется меня убивать, сам сдохну, - ласково, непростительно-нежно.
- Только попробуй, - ухмыляется Занзас, открывая перед Савадой дверь. Правда, сам он предпочитает думать, что просто мелкий Савада успел вовремя проскользнуть в проем.

[Гость]

74/75. TYL!Тсуна / TYL!Хибари. Тайные встречи: подготовка к началу исполнения совместного с Шоичи плана. Последнее свидание перед разлукой на неизвестный промежуток времени. (6 тур)

577 слов

Тсунаёши отворачивается к окну, занавешенному тяжёлыми кроваво-бордовыми гардинами, и отодвигает рукой одну из них, делая вид, что всматривается в медно-золотистую даль, простирающуюся по ту сторону тонкой перегородки из стекла. Атмосфера, царящая в кабинете, давит на него со всех сторон – ещё никогда не было так сложно сдерживать себя и собственные порывы, сопровождающиеся вихрем чувств, раздирающих на части изнутри. И даже почти до крови кусая нижнюю губу сложно вернуть себе самообладание.
"Кому ты врёшь, Тсуна, - тем временем проносятся мысли в его голове. - Это подземная база, и окон наружу здесь быть попросту не может".
Искусственный свет, излучаемый специальными электронными лампами, изобретёнными Джаннини, полностью имитирует собой солнечный и создаёт ощущение, будто действительно смотришь не в стальную стену, а на улицу. Подлинную улицу. С мокрым запахом опавших листьев, приятной темнотой сгущающихся сумерек и выцветшими красками. Печально лишь, что пластмассовый пейзаж, живущий за окном, никогда не меняется - деревья круглый год остаются зелёными, будто безжизненно окаменевшими, и даже ветер не ворошит макушки их могучих крон. По ту сторону нельзя услышать шелест птичьих крыльев над головой, разрезающий пряный воздух, и оказаться под очищающим душу проливным дождём.
Тсуна чувствует, как немеет его тело, как невозможно шевельнуться и отойти – он знает, что скоро, совсем скоро, настоящий мир станет для него точно таким же пластмассовым.
Он видит, что Кёя понимает этот своеобразный жест; поднимается из кресла, небрежно натягивая смявшийся пиджак и, не говоря ни слова, выходит из кабинета, осторожно прикрывая за собой дверь. Невербальный диалог, понятный лишь им двоим.
- Я хочу побыть один.
- Как пожелаешь.
Тсунаёши сильнее сжимает в руке мягкий материал гардины, чувствуя, как невыносимо больно сокращается его сердце, как сильно ноет в груди и как не хватает воздуха даже для крохотного глотка. Хочется подчиниться ослабевшим коленям и рухнуть на пол; а ещё больше - обратить реальность в страшный сон. Впервые он загадывает желание остановить время – ведь задача, лежащая на его хрупких плечах, кажется непосильной; стучит в висках метрономом, отмеряя такт оставшегося куска истекающего времени.
* * *
Тсунаёши громко и, пожалуй, даже как-то обречённо, вздыхает и кладёт ладони на плечи Хибари. Тонкие пальцы сжимают ткань пиджака, словно пытаясь удержать птицу, трепыхающуюся в руках и желающую вырваться на свободу. Беспокойный взгляд изучает совершенно спокойное и будто лишённое эмоций лицо. Почему даже сейчас так сложно прочесть душу этого человека, в то время когда он видит тебя насквозь?
Тсуна знает, что этот вечер – последний. Кёя догадывается об этом, но ему всё равно. Так же, как и раньше – целует слишком грубо, показывая, кто кем на самом деле обладает, не торопясь, будто нет слова «завтра» и это вновь повторится в скором времени; расстёгивает пуговицы от пиджака Савады, подминая босса под себя и опрокидывая его на стол, сплошь покрытый никому не нужными документами. Тсунаёши забывается в ощущениях, распространяющихся волна за волной по всему телу. Утыкается носом в воротник Хибари, словно маленький котёнок, и вдыхает запах, пытается запомнить его разноцветные ноты. Осторожно касается волос Кёи, желая сохранить это ощущение, ровно как и от крепких объятий, аккуратно сжимающих его, словно драгоценность.
Мир вокруг, резонируя с эмоциями Тсунаёши, непривычно сильно дрожит. Кажется, краски теряют границы и сливаются в единую грязно-серую смесь, поглощающую всё вокруг и стирающую различия между вещами. Пустота внутри рвётся наружу, желая превратить мир раздирающих на части сомнений в реальность.
Тсуна смотрит на Хибари снизу вверх – так привычно – и чувствует, как в уголках глаз начинает неприятно щипать.
- Мы... ведь ещё увидимся?
- А ты планировал на этом всё закончить?
И Тсуна впервые за несколько недель улыбается. Касается дрожащей рукой щеки Кёи и тихо шепчет:
- Только не с тобой.

[Гость]

6/75. Скуало «It's better than a sex scene, and it's so fucking obscene» (6 тур)

1037 слов

Дорога была долгой. За несколько часов они успели несколько раз поругаться по-мелкому, два раза по-крупному, и один раз чуть не подрались. Наоравшись до хрипоты, Сквало в итоге замкнулся в гордом молчании, вцепившись в руль и мрачно уставившись на дорогу. Редкое явление, и верный признак того, что внутри у него все так и кипит от злости. Занзасу бы радоваться, но эта напряженная тишина почему-то бесила ещё больше. Морской пейзаж за окном - романтическая поездка, мать её – намозолил глаза до отвращения, в окно вливались струи липкого горячего воздуха, а кондиционеру приспичило сломаться ещё часа полтора назад. Порядком затекшая спина мешала уснуть, делать было решительно нечего, и ещё этот мусор решил поиграть в обиженного. Настроение у Занзаса было отвратным. Пару раз он пытался поддеть Сквало, сказав ему какую-нибудь гадость, но тот упрямо молчал, и только ноздри у него так и раздувались от ярости.
Сквало молчал, зато орали чайки. Белые падальщики стаями кружили над побережьем и вопили как проклятые. Никакой прелести в их криках Занзас не находил - мусорные птицы, ничуть не лучше голубей на городских свалках. Как-то в детстве Занзас видел чайку, склевывавшую чей-то глаз. Недалеко была скотобойня, должно быть, там она и достала свой трофей, у туши какой-нибудь свиньи или коровы. А может, и нет.
Между тем они въехали в какой-то прибрежный городишко. Пейзаж дополнился лодками, яхтами и катерами всех мастей, сильный порыв ветра вместо желанной свежести принес резкий запах рыбы. Чаек здесь было ещё больше и орали они куда громче. Пальнуть бы в них пару раз, да жалко тратить пули. Смотреть тут тоже было особо не на что, если бы не одно яркое пятно, выделявшееся на общем фоне. Собственно, Занзасу и раньше доводилось видеть такие штуки, только он никогда не обращал на них особого внимания, а тут взгляд, уставший от однообразной панорамы, зацепился, заинтересованно изучая.
У причала стояла деревянная конструкция – два вкопанных в землю шеста, две поперечных перекладины, одна сверху, другая ниже, на упорах. И огромный макет акулы, подвешенный на этих перекладинах вниз головой. Толстая веревка обвивала хвост, ещё две поддерживали плавники, третья перехватывала верхнюю челюсть, заставляя искусственного монстра беспомощно скалить зубы. Акула в бессилии разевала пасть и медленно покачивалась на ветру с протяжным, унылым скрипом. Все это здорово напоминало виселицу.
Безвкусное, варварское сооружение. Отличный повод позлить Сквало.
- Гляди-ка, твой родич болтается, - Занзас кивнул в окно и насмешливо ухмыльнулся.
Сквало покосился в его сторону и тут же отвернулся, нахмурившись. Ха, кажется, сравнение ему не понравилось. Тем лучше.
- Надо бы тебя так же подвесить, на подъезде к особняку. Или прямо во дворе, под окном, чтоб своим видом настроение поднимал. Отлично будешь смотреться.
Занзас как можно удобнее вытянулся на сиденье, искоса поглядывая на Сквало и наблюдая за его реакцией, и она незамедлительно последовала – тот зло крутанул ручку приемника, включая радио. Салон затопили звуки – какая-то тяжелая песня с рваным ритмом, из того современного музыкального мусора, который Занзас на дух не переносил. Голос у вокалиста был ещё неприятней, чем у самого Сквало, если такое вообще возможно.
Вот за эту наглость белобрысую сволочь точно стоило подвесить вверх тормашками, полюбоваться, а потом употребить по назначению. Занзас ухмыльнулся воображаемой картинке, детально представляя сцену расправы.
“It’s better then the sex scene, and it’s so fucking obscene”, - надрывался в динамиках вокалист, и Занзас мысленно с ним согласился.
Вырубить бы эту муть к чертям, но шевелиться было решительно лень, влажный жаркий кокон словно сковывал по рукам и ногам. По крайней мере, так хотя бы пернатых тварей не слышно. Занзас устало прикрыл глаза.

Море. Грязное, в нефтяных разводах, воняющее тухлой рыбой. Под ногами – трухлявые, разъеденные сыростью доски причала, и ни одной живой души вокруг. Скрипят на ветру прогнившие балки, ржавой пилой режут слух; на берегу, куда ни глянь - разбитые лодки и старые снасти. И деревянная конструкция из двух шестов и двух перекладин, здорово похожая на виселицу. Хотя нет, это виселица и есть, потому что на ней - Сквало, раздетый, призрачно-белый, обездвиженный. Одна толстая веревка плотно обвивает лодыжки, второй связаны заведенные за спину руки. Светлые волосы колышутся, закрывая лицо, так что не понять, жив он там или нет.
Зрелище завораживает и отталкивает одновременно, Занзас просто стоит и смотрит, пока не замечает, что он здесь не один. На нижней перекладине сидит крупная, толстая чайка с перепачканными в чем-то буром перьями. Склонив голову вниз, она тоже смотрит на Сквало, и Занзас готов поклясться, что взгляд у неё плотоядно-изучающий. Потом чайка поднимает на него глаза-бусины, и словно в насмешку бьёт клювом в доску – острым и тонким, таким очень удобно…
Не додумав, Занзас срывается с места, прыгает с причала на пляж, хочет бежать, но ноги по колено уходят в рыхлый песок. Он с рыком вырывает ногу из песка, делает шаг, и снова вязнет. Чайка издает издевательский крик, и снова стукает клювом – тук-тук. Пристрелить проклятую тварь, Занзас ощупывает карманы, пояс брюк, но пистолетов и в помине нет. Он сильнее рвется вперед, выдергивая ноги из зыбкой песчаной массы – успеть, только бы успеть, снять оттуда глупую рыбину, прежде чем…
Тук-тук.
Еще один шаг, и чайка переступает мерзкими кожистыми лапками ближе к середине перекладины.
Тук-тук.
Ещё один шаг, и Занзас увязает почти по пояс.
Тук-тук.
Ещё один шаг, и..
Тук-тук.

- Твою мать!
Машину высоко вскинуло на какой-то кочке, непристегнутого Занзаса подбросило и приложило головой о потолок. Сквало ругнулся, крутанув руль, посмотрел на пострадавшего босса. Ошалевший от резкого пробуждения Занзас потирал ушибленную голову, ещё не придя в себя и пытаясь понять, где он находится. Оказывается, они уже выехали за город, асфальт под колесами сменил шуршащий гравий. Радио молчало. Должно быть, этот выключил, когда увидел, что он спит. Заботливый, скотина.
Сквало поерзал на сиденье, посопел, и наконец буркнул виновато:
- Больно?
Смотрите, кто заговорил.
- Нет, щекотно. Руки у тебя из задницы, водила хренов.
- Пристегиваться надо.
- И как я жил без твоих советов.
Перебранка вышла почти беззлобной, так, для проформы. Но задышалось сразу легче, будто впустили струю свежего воздуха. Хотя погода действительно неуловимо изменилась – за окном тянулось все то же осточертевшее побережье, но стало, вроде бы, немного прохладнее. И потемнело, небо заволакивало облаками.
- Так куда ты там меня собрался подвешивать? – внезапно с вызовом спросил Сквало. Прорвало кран, теперь не заткнешь.
- Никуда, забей.
Колыхнулось было поганое чувство от дурного сна, пришлось потрясти головой, отгоняя хмарь.
Сквало удивленно хмыкнул, но промолчал.
Занзас до конца опустил стекло, подставляя лицо под первые порывы прохладного ветра. Чайки кричали уже не так истошно.
Кажется, будет дождь.

[Гость]

17/75. Бьякуран/Шоичи. R в случае описания предыстории момента приветствуется. (6 тур)
Да,я знаю, что в стакане коктейль, но мне вот захотелось так...

633 слова

- Это… что?
- Орхидея, Шо-тян. Она остается вместо меня, чтобы ты меня не забывал, - в мелодичном голосе обычный приторный смешок. Сколько бы Шоичи отдал, чтобы Бьякуран так не смеялся в подобные минуты! Скажете, это нормально – никому и ничего не сказав, примчаться из Италии, поздним вечером ввалиться в лабораторию, где Шоичи уже клевал носом над клавиатурой, сгрести его в охапку, не слушая воплей и возмущений, и отволочь сюда, в бело-голубое царство зимы, личное убежище для них двоих, которое Джессо законспирировал куда круче базы Мелоне…
- Единственное яркое пятно здесь – ты, Шо-тян, - смеялся Бьякуран, потягивая сладкий «Бейлис» из хрустального фужера. Конечно же, почти все в их комнатах было устроено по вкусу капризного лидера Мильфиоре, впрочем, Шоичи и не спорил… то есть, спорил только для вида. Ему нравились эти ломко-хрустальные объятья льда, струны высокой и чистой музыки ветра, широкие окна и бледно-золотые тяжелые кисти занавесок, подушек, россыпь узоров на мебели… Это все так разительно отличалось от прежней жизни… Правда, единственное, от чего он все-таки наотрез отказался, было идеей совместить спальню с оранжереей. Такой… маленькой… просто-таки домашней, только для самых любимых цветов…
А еще – здесь никогда не было холодно. Только чисто, просторно… здесь хорошо думалось и работалось… бы… если бы не постоянно тормошащее, липнущее с поцелуями, объятиями, капризами, непристойными предложениями и сумасшедшими идеями бело-сиреневое безумие. Но и это было хорошо. Потому что только оно и согревало зимнее царство. Капитан второго отряда Вайт Спелл понимал, что замерз бы здесь насмерть от пустоты и хрустального одиночества в первые же полчаса. Там где были – двое, не может быть один.
Вот и эта ночь… Шоичи слабо помнил, что, собственно, происходило, когда они оба, изголодавшиеся друг по другу за время разлуки, наконец, свалились на постель, но и обрывков воспоминаний хватало, чтобы покраснеть. Так, по привычке, рыжие ведь быстро краснеют… Где искать собственную одежду, Ирие тоже не представлял – раздевать его начали еще в машине. Бьякуран, похоже, справился с этим лучше – он, уже по полной форме, сидел на широком подоконнике и болтал ногами, тыча под нос любовнику какую-то очередную фигулину в специальной посудине.
Недовольно ворча, Шоичи потянулся за очками.
Цветок был такой же, как все вокруг - хрупкий, нездешне-прекрасный, пропитанный ядовитой нежностью холода... Шоичи сразу вспомнил - самолет в полдесятого... самолет. 8.45 на часах. Самолет - только для одного. Незачем провожать, лучше сразу вернуться на базу. Ни секунды здесь - одному, в плену свежепохрустывающих простыней, мыслей о том, что было бы, если б не было никакой чертовой мафии, никаких колец и убийств, а были только два человека. Здесь. Каждый день. Каждый-каждый...
- Ты спи, Шо-тян, - улыбнулся тот-кого-снова-не-будет.
- Да выспался я уже... И что еще за болтовня - цветок вместо вас... - Шоичи с ненавистью глянул на нежно-сиреневые лепестки и снова зарылся носом в подушку, забыв про очки.
Бьякуран внимательно смотрел на него. Болтал ногами, легко улыбался и рассказывал глупому, ничего не понимающему в цветах механику о том, какой это редкий вид, в каких условиях произрастает, и каким именно образом об орхидее надо заботиться.
- ...и еще, Шо-тян, корми сладостями. Обязательно с рук! - долетело до слуха, и под локоть подсунули хрустящий пакет. А затем на него обрушилось тяжелое тело.
- Бьякуран-сан... - придушенно охнул Шоичи, тщетно пытаясь отделаться от цепких пальцев, поглаживающих плечи, спускающихся от спины к бедрам... - Вам же на самолет! Опоздаете...
- Знаешь, Шо-тян... - Лидер Мильфиоре вольготно развалился на постели, закинув руки за голову и наполовину подмяв капитана под себя. - А ведь самолет будет и завтра... и послезавтра... и после-послезавтра...
- Что вы этим хотите сказать?!
- Только то, что тебе нужен срок, чтобы научиться ухаживать за моей орхидеей, - Бьякуран вложил в руку Шоичи зефирину. - Начнешь практиковаться на мне, ммм?
- Не ложитесь хоть в сапогах на постель, - проворчал Шоичи, послушно поднося зефир к губам босса. И снова посмотрел на пресловутый цветок, требующий такой странной заботы, теперь уже - с нежностью...

[Гость]

96/110. Генкиши/Тсуна. Тсуна личная игрушка Генкиши. (7 тур)
Хрупкое, почти невесомое тело Тсуны кажется Генкиши непозволительно прекрасным. Короткая юбка выгодно подчеркивает стройные ноги, а белые чулки, так соблазнительно заканчиваются в паре сантиметров от её подола.
- Иди сюда, - Генкиши протягивает руку и помогает Саваде забраться к себе на колени. - Посмотри мне в глаза.
Странная просьба, которую ни в коем случае нельзя выполнять. Тсуна хорошо знает - если он послушает, то все вокруг рухнет. Развеется, словно туман, просторная комната, исчезнут теплые сильные руки и вокруг останутся только мерзкие, липкие кошмары.
Он отводит взгляд, смотрит в пол, изучает небольшую трещинку на ручке кресла, но не встречается взглядом со своим хозяином. Легкая пощечина заставляет поморщиться и бывший босс Вонголы растерянно прикрывает ладошкой щеку.
- Ты должен слушаться меня, - ровным, безэмоциональным голосом диктует свои требования Генкиши. Иногда Тсуне кажется, что хозяин очень сильно напоминает Хибари. Должно быть, так работает его собственная фантазия - пытается сгладить происходящее, примирить мальчика с действительностью.
- У тебя очень нежная кожа, - совсем не похоже на комплимент, вызывает липкий, животный страх и по спине тоненькими струйками стекает пот.
- Спасибо, - голос у Тсуны дрожит, тоненький такой, будто и не мальчишеский вовсе. Он прижимается крепче к Генкиши, льнет к нему, будто чувствует, что тот - единственный реальный объект в комнате.
- Тебе нравится, когда я делаю так? - пальцы у него совсем не шершавые, должно быть, это заслуга перчаток. А может быть, все дело в иллюзии и на самом деле у мечника и правда грубые мозоли и только он, Тсуна, этого не чувствует. А Генкиши, касаясь его, уже проник под юбку и с непозволительной в этом месте силой сжимает бедро мальчика, жмурится от удовольствия, когда с губ Тсуны срывается тихий вскрик. Этот взгляд - взгляд хищника, загнавшего жертву в угол, приводит Саваду в смятение. Он и сам не может объяснить, почему вдруг чувствует возбуждение, красной пеленой застилающее глаза и сладкой волной растекающееся по телу. Руки уже не слушаются - по какой-то неизвестной причине он вдруг развязывает на себе корсет и касается острых ключиц, скользит холодными пальцами ниже, выводит на груди невидимые узоры и вдруг со всей силы сжимает собственный сосок, от вспыхнувших перед глазами искр хочется кричать во весь голос, но нельзя - и Тсуна только сильнее закусывает губу, так, что капелька крови расцветает под зубами, словно цветок. Генкиши рычит, повелительно-нежно целует Саваду, кончиком языка слизывает кровь и мычит от удовольствия, жесткие губы по-хозяйски ласкают рот Тсуны, углубляя поцелуй, он проводит языком по его зубам и все глубже, будто стараясь достать до горла. Это кажется настолько странным, что боль отступает на задний план - пальцами он до сих пор теребит распухший сосок.
- А если попробовать так? - Призрачный рыцарь вдруг подносит пальцы к губам Тсуны и с силой засовывает их внутрь, заставляя его облизать их, внимательно следит за ним, почти снисходительно, будто говоря, что в интересах мальчишки справиться со своей задачей как можно лучше. Горячий язычок так ловко обвивает пальцы, что, кажется, Генкиши не выдержит, но мечник гораздо более терпелив, чем кажется. Он прислоняет Тсуну ближе к себе, так, что тому приходится выгнуться, привстать на коленях. И в движениях хранителя Тумана нет ни капли жалости, когда он грубо, царапая нежную кожу, проникает сразу двумя пальцами. Савада такой узкий, что если бы это была их первая встреча, Генкиши мог бы поклясться, что тот девственник. Он сгибает пальцы, поворачивает, насколько позволяет поза и осторожно двигает, растягивая отверстие, тяжело дышит, наблюдая за болезненной гримасой на лице босса Вонголы.
- Как тебе это? - вопрос совершенно излишний, Тсуна прижимается к нему так близко, трется об ногу вставшим членом. И это заводит даже больше, чем тихие стоны, даже сильнее, чем абсолютная доступность. Генкиши вдруг приподнимает его одной рукой и, стянув собственные брюки до колен другой, насаживает Саваду на себя, входит сильно и сразу на всю длину, задыхается от невозможной тесноты и жара внутри. Генкиши кажется, что он сам попал в свою же ловушку. Ему достаточно всего пары толчков, чтобы кончить. Он не позволяет Тсуне отстраниться и кончает внутрь, закрывает на секунду глаза, одурманенный оргазмом.
Тсуна тут же слезает с его колен, одергивает юбку, весь красный от смущения. У него все ещё стоит, а коленки подгибаются - это видно невооруженным глазом. Но он не посмеет попросить, не скажет ни слова и это нравится Генкиши, пожалуй, даже больше, чем сам секс.
- Ты можешь идти, - мечник не знает, что видит Тсуна за дверью этой комнаты. Когда мальчишка поворачивается к нему спиной, у Генкиши почти сносит крышу - по тоненькой ножке стекает сперма, чуть розоватая от крови. Должно быть, он порвал мальчишку. Белые чулки у резинки уже почти красные и Призрачный Рыцарь молится своему Богу, чтобы Тсуна поскорее исчез за дверью, иначе он не выдержит, сорвется, снова изнасилует его.
А за дверью у Тсуны его собственная комната, сейчас за окном закат и там совершенно тихо. Иногда Генкиши интересно, знает ли Тсуна, что живет в иллюзии или ему кажется, что это все сон. Подарок Бьякурана в честь победы над Вонголой оказался по истине бесценным.

[Гость]

67/110 Мукуро/Тсуна/Хибари. Дополняя друг друга. (7 тур)

813

Злость. Добродушие. Безразличие.
Три составляющие, что так редко встречаются бок о бок друг с другом.

Мужчина уже не сопротивлялся. Только хрипел и сплевывал на пыльный асфальт кровь, все еще предпринимая жалкие попытки отползти в сторону. И, наверное, на что-то надеялся - они все до последнего верят в чудо.
Кея медленно повернул голову вправо, с характерным хрустом разминая затекшие мышцы. В этот раз работа оказалась невероятно скучной, и он не совсем понимал, зачем боссу понадобилось поручать ее сильнейшему из Хранителей. Да и вообще неумение Десятого правильно распределять силы и аргументировать свои поступки в последнее время безмерно раздражало.
- И как ты потом объяснишь это Саваде? - холодный голос, донесшийся из-за спины, заставил занесенное для последнего удара оружие замереть в воздухе, так и не достигнув цели.
Хибари цыкнул и неспешно развернулся, окидывая Хранителя Тумана самым убийственным из своих взглядов.
- Рокудо Мукуро, - простая констатация факта. - Сгинь.
Иллюзионист широко ухмыльнулся, но так и не сдвинулся с места, продолжая подпирать плечом стену соседнего дома:
- Я бы с радостью, но тогда отправлюсь прямо к начальству.
Кея хмуро уставился на жертву, помедлил и качнул головой, давая понять, что на сегодня экзекуция закончена. Мужчина, цепляясь за стену, поднялся на подгибающиеся ноги и на удивление быстро покинул место происшествия.
- Сидел бы ты в своей каморке и не высовывался, - выплюнул Хибари в сторону Хранителя Тумана, пряча оружие. - Фактора, более раздражающего, чем ты, я еще не видел.
- Я польщен, - Мукуро улыбнулся еще шире, но холод в его взгляде вряд ли располагал к шуткам. - Но у меня нет желания в очередной раз служить боссу жилеткой для утешений, когда он прознает про твой способ передавать сообщения членам дружественных нам семей.
Кея предпочел пропустить последнее замечание мимо ушей. Лучше уйти с гордо поднятой головой, чем признать правоту иллюзиониста.

Три человека, неспособные уживаться вместе.

Отчитываясь перед боссом, большинство подчиненных чувствовали себя нашкодившими детьми, винящимися перед матерью за очередной поступок - не важно, плохой или хороший. И только два Хранителя, взявшие за привычку являться на ковер к боссу вместе, продолжали вести себя так, словно сам Десятый был их несмышленым детенышем, которому предстояло еще долго изучать законы выживания в мафиозном мире.
- На мой взгляд ты был слишком мягок по отношению к боссу Джаванни, - заметил Мукуро, не особо стесняясь заняв большую часть дивана в кабинете Тсуны. - Он еще доставит тебе хлопот.
Хибари коротко кивнул, проявляя редкое единодушие с Хранителем Тумана.
Тсуна со вздохом откинулся на спинку кресла. Сидение жалобно скрипнуло, напоминая, что Савада провел в нем уже четырнадцать часов подряд, а впереди еще встреча с Варией в полном составе, грозящая обернуться очередным балаганом с их стороны. Усталость, как следствие таких нагрузок, не лучшим образом сказывалась на его внимательности: ноющая головная боль и раздвоение предметов перед глазами изрядно отвлекали.
Вот и сейчас лицо Хибари казалось ему расплывчатым. Тсуна глубоко вдохнул и постарался сосредоточиться на разговоре:
- Я прекрасно знаю твои методы проведения переговоров, Хибари, - оба Хранителя напряженно переглянулись, но Тсуна не придал этому особого значения. - Пока я стою во главе Вонголы, наша семья не будет заниматься подобными вещами.
Недаром Реборн так упорно твердил ему о контроле над эмоциями: "Поменьше глупо улыбайся и мафия к тебе потянется". Сейчас способность держать лицо даже когда чувствуешь, что вот-вот просто сползешь по креслу на пол и уже там, под столом, отключишься, оказалась как нельзя кстати. Украдкой зевнув, Тсуна переключил свое внимание на отложенные для более детального изучения бумаги.
Хранители, сообразив, что их персоны скромно игнорируют, вновь переглянулись и в полной тишине покинули кабинет, чтобы вернуться через пару минут и в четыре руки дотащить упирающееся начальство до спальни с целью устроить ему принудительный отдых…

Три эмоции, противоречивые в любой комбинации, но так удачно дополняющие друг друга.

Мукуро прищурился. Эта тонкая полоска света, что пробивалась сквозь шторы и била прямо по глазам, безумно раздражала. И, возможно, он бы даже не поленился встать и задернуть шторы плотнее, если бы не склонившийся над ним спящий Вонгола. Ему, кажется, солнце ни капельки не мешало.
Иллюзионист бесшумно приподнял правую, свободную от объятий Тсуны, руку и коснулся кончиками пальцев длинной русой пряди. Мягко. Даже странно, что у мужчины могут быть такие мягкие волосы. Еще страннее, что Тсуна позволил им отрасти до такой длины - со спины пряди некоторые пряди доставали до талии. Мукуро как-то услышал, - когда не в меру приставучий подрывник интересовался по этому поводу у Савады, - что последний раз Тсуна стригся в день перед принятием звания Десятого босса Вонголы, и с тех пор за услугами парикмахера не обращался, лишь изредка самостоятельно подрезая челку. "Концепция "новой жизни" наоборот", как выразился тогда Савада.
- Лежи смирно.
Мукуро вздрогнул от неожиданности и выпустил из руки прядь. Бросив недовольный взгляд на хмурого Хранителя Облака, он тихо фыркнул и слегка сдвинулся в сторону, поудобнее устраивая голову на коленях Тсуны.
- Это ты сиди смирно, - шикнул он, в чем-то даже сочувствуя Хибари, в данный момент служащему спящему Саваде чем-то вроде мягкой теплой грелки под боком.
Тсуна ведь далеко не пушинка.

[Гость]

59/110. Мукуро/Тсуна. Сон. Один на двоих. (7 тур)

805

Серебряными нитями сшиты изъеденные коралловые губы. Сквозь формалиновую муть протянуты тонкие руки – кожа осыпается плавно на дно, как осыпается белыми осколками штукатурка на втором этаже в спальной комнате. Он помнит её: чистую, яркую, четкую. И невольно пузырящиеся коррозией цепи сравниваются с вьющейся по правой стене зеленой ветвью, которая обрамляет листьями мягкими зеркало – здесь и сейчас – толстое стекло, которое не в силах разбить даже мысль. Мечется бешенная, бьется о четыре грани, не возвращаясь назад растворяется в отравленной воде. Он и сам растворяется. Любое движение лишь помогает отслаиваться небольшим листам с отяжелевших рук, с изувеченных ног, с изнывающего от боли тела. И листы по идеальной синусоиде опускаются на дно, где до них покоится уже несколько томов друг на друге.
Тсунаеши уже не боится этого, не впервые он рассыпается летописью грехов всех поколений.

Они никогда не спрашивают друг у друга о сновидениях. Они просто знают: истощенное иллюзиями подсознание дает сбои в, до того казавшемся идеальным, ходе механических часов. И Тсуна сам согласился делить это безумие с Мукуро, потому что верит: рано или поздно, небо истечет чернотой и тусклыми проблесками звезд, после – будет способно вырваться из тысяч рук сонных предрассветных сумерек, когда туман ластиться к земле, проникая во все трещины-секреты, а потом будет способно, наконец, взорваться остервенелым солнцем и отпустить туман.
Только вот солнце потухло уже давно.
Способности вышли из-под контроля и всё чаще на белокипенной рубашке разливались красные кляксы.
Всё чаще происходящее практически не зависело от чьего бы то ни было мнения, желания или приказа.

Свинцовое небо будто протягивает руки, утомленно укладывая их на плечи, отчего идти становится невыносимо тяжело, но не идти просто невозможно. Из-за повышенной влажности еле дышишь, одежда не просыхает никогда, и волосы вьются на кончиках, прилипают ко лбу и острым скулам.
Белесые птицы призрачными стаями носятся туда-сюда, не находя покоя. Здесь никто и никогда не найдет покоя. Под этим больным небом, в этом подгнивающем картонном городе, с этими неугомонными людьми, лица которых не выражают ничего.
Закрывая глаза, всякий раз по ту сторону забвения, есть только этот тихий город, полушепоты которого пробирают до самых костей.
Если бы не свое собственное Небо, бесцельно идущее рядом, Мукуро бы давно сошел здесь с ума.

«Просыпаться» – это слово Тсуна и Мукуро повторяют чаще, чем «спасибо» и «здравствуйте».
И всякий раз, когда открывая глаза, видишь не свинец небосвода и измятый картон зданий, а солнечный свет, проникающий сквозь тяжелые шторы спальни, хочется поблагодарить Деву Марию и её ближайших родственников.
Савада же благодарен хотя бы за то, что сновидения про Вендикаре больше их не беспокоят – слишком реально это было, слишком больно касаться пораженной ядами кожи с утра.
Смазанный поцелуй в висок кофейными губами – и Мукуро исчезает по поручениям.
Рваный выдох в холодные ладони – и Тсуна исчезает за бумагами.

Теперь, когда ладонь сжимает теплую изнутри ладонь Тсуны, небо уже не кажется таким неподъемным. Только лица людей будто неряшливо стерли ластиком. От этого появляется чувство, что город не забыл хотя бы один бог, но Мукуро знает: лиц нет потому, что Тсуна боится встретить среди прохожих одного из тех, кто был убит по его вине.
Кажется, что весь мир дрожит от того, что кто-то способен здесь что-то менять.
Мукуро тратит последние силы на то, чтобы растянуть губы в усмешке, прорезая взглядом размокшее небо-потолок.

Тсуна просыпается получасом позже и долго фокусирует взгляд хоть на чем-нибудь. Он абсолютно не выспался, напротив – такое впечатление, что только что представилась возможность на минутку прилечь после трехдневного преследования всеми мафиозными семьями сразу, да и та бездарно потеряна на изучение потолочной лепнины.
«Трудно быть богом» - отстраненно думает Савада и идет чистить зубы.
День намекает на то, что будет длинным, еще тогда, когда Тсуна путает пасту и пену.
Обещает, когда вместо сахара в кофе добавляется соль.
Мукуро только улыбается, чувствуя себя как никогда хорошо. Он почти уверен, что всё идет на лад: Тсунаеши-кун снова никчемен, вкусы и запахи снова чувствуются всеми оттенками, а иллюзии вновь идеально подчиняются любому слову или жесту.
Значит, скоро можно будет вдохнуть полной грудью. Спать спокойно. Жить как привычно: Рокудо умеет обращаться с оружием, но, как иллюзионисту, ему унизительно использовать такие методы.
Поэтому вечером, целуя веки своего хрупкого бога, Мукуро засыпает всё с той же усмешкой.

Оплавленная серая пленка неба медленно и неотвратимо сужается, сжимает улицы городов, сдавливает легкие. Слепит глаза болезненное солнце, просвечивающее сквозь пленку. И стоит только взглянуть вверх, провести взгляд от горизонта до горизонта, наконец, понимаешь: люди – рыбы, города – иллюзии, солнце – чужое, небо – пакет, а воздух – вода.
Отрешенно проплывают мимо люди с большими влажными глазами, беззвучно раскрывая рты, разговаривая с кем-то по телефону; слепо уставившись в газетные полосы и заголовки, потребляя излишки информации, они поднимают головы к небу и на красиво выделяющихся сухожилиях шеи видны тонкие полосы жабр.
Небо покрывается газетными статьями, объявлениями о найденных вещах, вакансиях на работу и выгодных предложений от крупных страховых компаний.
- Мой смех удержал бы в небе целую стаю птиц, наверное, - шепчет Тсуна, протягивая руку к востоку.
И вдруг вздрагивает, вспыхивает за ладонью и сквозь пальцы революционно-красным рассвет.

[Гость]

98/110 Дино/Тсуна. Подработка в казино (7 тур)
1158 слов
Новенького тут встречали, как порядочную шваль и отброс общества. Проходя мимо барной стойки, Савада Тсунаеши даже поежился, провожаемый нехорошими взглядами сослуживцев – сразу видно, настоящие мужчины, готовые в любой момент поддержать молодняк и дать ценный совет. Тсуна постарался гордо вздернуть подбородок и принять независимое выражение лица, но дело только усугубилось. Уголки рта неудержимо поехали вниз, губы задрожали.
- Успокойся, салага, - сказал кто-то, и Савада, подняв голову, собрался уже было огрызнуться, но осекся, вглядевшись в теплые глаза незнакомца.
- Дино, - улыбнулся тот. – Не обращай на тех мудаков внимания. Они... отморозки. Опустились дальше некуда, и им путь теперь отсюда один – на помойку, а оттуда – на кладбище. Алкоголь... – Он сокрушенно покачал головой и тут же повеселел. – Ну ладно. В конце концов, мы с тобой не такие, правда?
Савада, сбитый с толку потоком слов, только машинально кивнул.
- Отлично. Как тебя зовут хоть? - Дино коснулся рукой подбородка Савады.
- Тсуна, - отмер тот. – Тсунаеши Савада.
- Ну, тут не нужно так официально. Просто Тсуна, стало быть. Шикарно, Тсуна. Приступаем к работе тогда. – Очередная широкая улыбка. – Нам с тобой в вип-зал.
- А может, не надо? – испугался Савада. – Я и тут могу... ну...
- Но ведь ты не хочешь работать с теми? – Дино кивнул на «инспекторов», недобро поглядывающих на хрупкую фигурку Тсуны. – Поверь, они с тобой церемониться не станут, на твою молодость скидку не сделают и не помогут. Все еще хочешь к ним?
Савада поспешно замотал головой. Но дверь, ведущая в вип-зал, по-прежнему представлялась входом в ад.
- А может, я... того... пока... не буду? – пробормотал он, прекрасно понимая, что начинать рано или поздно придется. И все-таки и вправду лучше тогда с Дино. Он... чуточку добрее. Тсуна с надеждой заглянул в глаза коллеги, надеясь увидеть ответ на свой вопрос: добрее же? Дино ободряюще улыбнулся и, взяв Саваду за руку, ввел в зал для вип-клиентов. Инспектор, сидевший за столом, поспешно поднялся и, пожав руку Дино, обратился к Саваде.
- Новенький? – Глаза его недобро сощурились. – Ладно. Ты все знаешь, Каваллоне. Засим удаляюсь.
«Не уходите! – захотелось закричать Саваде. – Я не хочу оставаться тут!»
Деньги – зло. От их нехватки можно решиться и не на такое. Тсуна, скрепив сердце, сел за стол, обратив внимание на игроков. Дино сел с ним рядом, осторожно сжав руку.
- Спасибо, - шепнул Савада, не желая показаться неблагодарным. От этого жеста Дино и вправду стало легче, но одновременно странное тепло прошло по телу, странное это было ощущение – и слишком непривычное, чтобы не испугаться. Он не мог следить за игрой – все мысли оказались заняты сидящим рядом Каваллоне. Он не слышал оскорблений в свой адрес – предоставил Дино отвечать. И чувствовал себя ужасной сволочью, но не мог иначе. Это была не его стихия, это была сплошная опасность, азарт, здесь все пропахло адреналином, и Саваде хотелось бежать отсюда. «Я не могу». – Одна простая мысль никак не могла покинуть голову. Тсуна вертелся на стуле, опустив взгляд на стол, и лишь иногда поглядывал на пальцы Дино – крепко сжатые в кулаки. Он не помнил, сколько времени так прошло. Помнил лишь, что ему безумно захотелось спать, и он усилием воли заставил себя сидеть прямо, не рухнуть носом о холодную поверхность.
- Я больше не могу, - прошептал он еле слышно.
- Уже заканчиваем, - так же тихо ответил Дино и громко добавил: – Господа, пора...
Савада, покачиваясь, наблюдал, как Дино выводит всех из зала и запирает дверь. Больше всего на свете хотелось лечь на диван в углу комнаты и уснуть. Желательно – прижимая к себе хоть кого-нибудь, теплого и родного... От неожиданности желания перехватило дух. Тсуна несмело поднял глаза на Дино – а вдруг тот заметил замешательство и смущение коллеги?
- Да уж, такая жизнь не для тебя, - вздохнул Дино. – Спину не ломит?
- Ломит, - неожиданно признался Тсуна. Боль просто отступала, отдавая место усталости.
- Я тебе помогу, - успокаивающе произнес Каваллоне. Савада смотрел на него – и удивлялся. Как этот человек может еще держаться на ногах после этой бессонной ночи игры?
- Н-не надо, - пробормотал Тсуна, - мне, наверное, уже нужно идти... Ты прав, эта работа не для меня, так что я завтра подам... – зевок, - заявление... об увольнении...
Дино как-то за одну секунду оказался рядом с ним и поддержал, не давая упасть.
- Никто не соглашался на эту работу от хорошей жизни, - сказал Дино, - поэтому я ничего никому не скажу. Ты тут освоишься и спокойно продолжить работать.
- Я-я того не стою, - в замешательстве прошептал Савада.
- Люди созданы, - Дино сделал паузу, словно раздумывая, стоит ли так говорить, - чтобы помогать друг другу. Я помогу тебе, ты поможешь еще кому-то, он – третьему, и все станут счастливы, угу? Договорились?
- Ага, - ошарашенно кивнул Тсуна и сразу же завопил: - Нет-нет! Я не хочу тут оставаться!
- Тише. – Дино неожиданно оказался слишком близко. – Все будет хорошо. Послушай меня, у тебя есть альтернатива?
- Ну… я на эту тему еще не думал…
- Вот именно. А тут – коллектив…
- Ты же говорил, что все остальные – отморозки?
Дино внезапно смутился – кажется, даже чуть залился краской.
- Тебе по-честному, как друг – другу?
- Ага.
- Они не отморозки, наоборот, профи в своем деле. Просто я не… я не…
- Что? – осторожно спросил Тсуна. – Ты… не хотел, чтобы я тут работал, да? Не хотел… ну… боялся…
- Нет, - быстро перебил его Дино. – Все не так… Я сразу… я… ну… я не хотел, чтобы ты работал с ними. Хотел, чтобы ты работал со мной, чтобы был со мною рядом!
Пораженный, Савада замер с чуть приоткрытым ртом.
- Но я же только сегодня вышел на работу!
- И что? Ты не из этих. Не из потомственных. И я не из них. Мы – как две белые вороны в стае, верно? Вот и я подумал: вместе нам будет комфортнее… Но если ты не хочешь…
- Нет, вовсе нет! – испугался Тсуна. – Я просто боюсь…
- А ты знаешь, - Дино сделал шаг назад и чуть влево – ближе к столу, - какая на вкус настоящая опасность?
Савада молчал, боясь ляпнуть что-нибудь не то. Как завороженный смотрел, как губы Дино сжимают фишку и как подносят ближе: не ответить было невозможно. Совсем близко, когда чужеродный материал уже коснулся губ Савады, Дино осторожно отпустил.
- Я не понимаю, - пробормотал было Тсуна, отворачивая голову. Он боялся встретиться взглядом с Дино. Конечно, ошибиться тут было бы трудно, но… может, Савада и вправду что-то не так понял? Попасть в нехорошую ситуацию в первый же день работы – это уметь надо. Нужно как-то выкручиваться. Собрать всю волю в кулак.
- Извини, мне пора идти. – Савада наконец повернулся к Дино и умоляюще заглянул ему в глаза. – Отпусти, пожалуйста.
- Подожди, - зашептал Каваллоне, наклоняясь к нему. – Умоляю, подожди. – Пьянящий аромат алкоголя и новой формы, прочно впитавшийся – опасности и азарта, такой же, каким был и весь воздух тут. Тсуна почти машинально потянулся к его губам, чтобы наконец ощутить – каково это, когда летишь в пропасть, когда через пару секунд тело разобьется, раздробится, и все станет все равно, станет спокойно и ровно, так, как и должно быть, а может, и очень-очень больно. Но ведь в эти секунды восторга… не очень-то и думается о такой возможности.

[Гость]

65/110 Занзас/Сквало. "Тоже мне Золушка..." (7 тур)

899 слов

Благоухая дорогим одеколоном, Сквало вышел из своей комнаты.
Чертова босс даже не сообщила ему, по какому поводу был назначен прием, просто велела быть при полном параде: “Чтобы от стыда за тебя не краснеть, мусор”.
Сквало сильно сомневался, что она умеет краснеть от стыда, но приказ выполнил. Строгий черный костюм сидел на нем как влитой, темно-синяя рубашка оттеняла и подчеркивала все, что можно было подчеркивать и оттенять, волосы лежали волосок к волоску. Бросив на себя перед выходом последний взгляд в зеркало, Сквало самодовольно ухмыльнулся собственному отражению и гордо расправил плечи – придраться было не к чему, достойный кавалер для прекрасной, кхем, дамы.
Вот только дама что-то запаздывала.
Сквало послонялся по коридору, нарезал пару кругов по холлу, и не выдержав, направился к комнатам босса.
Занзас обнаружилась в гостиной. Сквало даже на секунду задержал дыхание - выглядела она роскошно. Волосы были уложены в прическу, черное вечернее платье на одной бретельке обнажало смуглое плечо, на губах поблескивал слой помады. Даже ногти красным лаком не поленилась накрасить – очень ярко, очень хищно. И только одна деталь нарушала общую гармонию – на ногах у неё красовались пушистые розовые тапки-зайчики. Тапки эти Сквало сам ей как-то и купил, решив приколоться, а она их тогда почему-то не выкинула и не сожгла. И вот сейчас стояла в них посреди гостиной с самым мрачным видом, а вокруг неё в хаотическом беспорядке валялись коробки, обрывки оберточной бумаги, и множество туфелек всех цветов и моделей.
- Босс, сколько можно копаться? - комплименты Сквало решил оставить на потом. Где случится это “потом” - на приеме в каком-нибудь темном уголке, или на заднем сиденье машины, он ещё не решил.
- Гребаные туфли, - лаконично сообщила Занзас.
Сквало тяжко вздохнул. Кажется, он начинал понимать.

Занзас была женщиной, в хорошем смысле этого слова, крупной. У неё были крутые бедра, тяжелая полная грудь, и развитые мускулы – как раз до той тонкой грани, когда чуть больше, и было бы уже некрасиво. Высокая и статная, со спортивным подтянутым телом; даже причудливый рисунок шрамов её не портил, придавая облику босса какую-то дикий, первобытный шарм. В редкие приступы романтического настроения Сквало сравнивал её с грозной валькирией, прекрасной и яростной. Был у неё лишь один, довольно незаметный с первого взгляда недостаток – гигантский, циклопический, абсолютно неженственный размер ноги.
Сорок второй, если говорить точнее.
Нельзя сказать, чтобы недостаток этот в обычные дни Занзас так уж смущал. Круглыми сутками варийцы лицезрели её в высоких, туго зашнурованных берцах. В них было удобно бегать, давать пинка подчиненным и с ноги распахивать двери. Изредка, когда Сквало вытаскивал её в люди, Занзас со скрипом меняла их на демократичные кроссовки. Этим нехитрым набором она легко обходилась, и прекрасно себя чувствовала. И ещё у неё были зайце-тапки.
Но на прием, официальный прием, ни один из этих трех вариантов категорически не годился.

- Привезли какое-то дерьмо для дюймовочек. Помоги надеть, - с этими словами она стряхнула тапок и требовательно протянула ему босую ногу.
Ничто не мешало Занзас завести себе подружку и шляться с ней по магазинам, сколько влезет. На худой конец, она могла взять с собой Луссурию, куда лучше разбиравшегося во всех этих женских штучках. Но нет, она предпочитала отравлять жизнь Сквало.
Он вздохнул ещё раз и нагнулся, схватив первую попавшуюся под руку туфлю. Взял Занзас за лодыжку – ха, а она ведь и на ногах ногти красным накрасила, в тон маникюру! – и попытался втиснуть ступню в узкую колодку. Босс заорала дурным голосом и отвесила ему тумака. Сквало сплюнул от досады и схватил другую туфлю.

На седьмой паре Супербия почувствовал, что стремительно теряет парадный вид. Лыжи сорок второго размера никак не желали втискиваться в творения обувных дизайнеров.
- Тоже мне, Золушка, - зло прокряхтел Сквало, орудуя обувным рожком.
Обладательница лыж в этот момент думала что-то об инквизиции, испанском сапожке и пытках, и комментарий проигнорировала.
На пятнадцатой паре Сквало скинул пиджак, вытер взмокший лоб и предложил:
- Может, ногу вазелином смазать?
- Я тебе, идиот, другое место вазелином смажу, - процедила Занзас и одарила его испепеляющим взглядом, - Следующую давай.
На последней паре им, кажется, наконец повезло – босс не только смогла втиснуться в туфли, но и проковыляла в них пару шагов. Но на третьем шаге тоненькая шпилька покосилась, хрустнула, и отлетела, а босс с матами грохнулась на пол. Потом поднялась, запустила напоследок треклятой туфлей в стену и рухнула на диван, обессилено закинув ногу на ногу.
Тяжело дыша, Сквало примостился на полу рядом, откинув голову на сиденье. Неженственный сорок второй болтался у него перед носом. Вполне, кстати, симметричный, если сравнивать с общей комплекцией. Особенно с грудью… Пару минут Сквало рассматривал смуглую боссову ногу, блестящие лаком ноготки. Потом поднял руку и пощекотал. Занзас хохотнула и лягнула его в плечо. Он пощекотал снова. Занзас взвизгнула и дала ему пяткой в лоб.
- Слушай, босс, - вкрадчиво начал Сквало.
- Чего тебе, мусор?
- А прием очень важный?
- Чрезвычайно. Вонгола заключает перемирие с парочкой крупных враждебных семей.
- А что будет, если мы опоздаем?
- Придется объясняться с папашей и мелким Савадой.
- А если совсем не придем? – Сквало провел пальцами по гладкой щиколотке, погладил высокий взъем.
- Будут проблемы. Вария устранила многих шишек у новых союзников, не придти – значит, показать свое неуважение. А то и протест против союза.
- То есть, событие, - тут он обхватил большой палец на многострадальной ножке губами и с чувством облизал, - не такое уж важное?
Занзас довольно хмыкнула и провела напедикюренными пальчиками по его щеке.
- Да в общем-то, фигня.

Уши у наблюдавших за этим безобразием тапок-зайцев стремительно меняли цвет с розового на ярко-малиновый. Но на них уже никто не обращал внимания.

[Гость]

7-ой тур
109/110 Fem!Скуало (7 тур)
529 слов

…- Мать твою, - медленно проговорил Занзас, оглядывая своего капитана, - тебе что, новая форма мала? Хрена ли ты это на себя напялила?
- Да думаю, дай, блядь, начальству личную жизнь разноображу, - прорычала Скуало, пытаясь натянуть подол юбки пониже, – а то нервное какое-то в последнее время, не дает, видать, никто…
- Как ты разговариваешь с боссом? – задохнулся от возмущения Левиафан.
- Молчи лучше, уебище, - капитан, никогда не отличавшаяся добродушием и любовью к ближним, сегодня, кажется, собралась побить собственный рекорд стервозности.
- Ску-чан, - укоризненно протянул Луссурия, поправляя очки, - сквернословие тебя не красит.
- Врай, закрой рот, цветастая мартышка!
- Ши-ши-ши…
- Тайчо, а у вас снова чулки сползли…
- Придурки, угомонились! – Занзас резко стукнул кулаком по столу. Подчиненные притихли, только Супербиа продолжала бросать на офицеров злые взгляды из-под челки. Умела бы убивать взглядом – лежало бы уже на ковре пять, словно автоматной очередью прошитых трупов.
– А ты, идиотка, - мужчина ткнул пальцем в мечницу, - марш переодеваться!
- Не нравится? – огрызнулась девушка, явно нарываясь на очередной стакан в свою дурную голову.
- На шлюшку из дешевого борделя похожа, - ухмыльнулся краем рта итальянец. – Из тех, что стариков ублажают.
- Ты еще остального не видел, - буркнула Скуало. Босс заинтересованно изогнул бровь, а щеки девицы сердито запылали:
- Врай, да я не то имела в виду!... Скажи этим ублюдкам, пусть вернут мои шмотки!
- Тайчо, ну какая вы трудная. Зачем бы нам ваши шмотки? Это уже фетишизм какой-то…
- Мелкий гаденыш, да это ваши с Белом проделки! Допуск к офицерским комнатам имеют только сами офицеры!
- Скуало, ты нелогична. Вдруг это Луссурия взял твои вещички поносить, ши-ши?
- Бел-кун, я бы спросил разрешения, - в притворной обиде надул губы хранитель Солнца, - к тому же, у нас со Ску-чан разные размеры…
- Так, - голос Занзаса не предвещал ничего хорошего. – Мне кто-нибудь объяснит, что происходит?
- Кто-то решил тонко намекнуть нашему милому капитану, что ей не хватает женственности, - хихикнул Луссурия.
- Мусор, поставь пепельницу на место, - одернул Супербию варийский босс, заметив краем глаза, как она потянулась к мраморному снаряду. Та чертыхнулась, но руку убрала:
- У меня пропали все вещи, - процедила Скуало сквозь зубы. – В шкафу висит несколько комплектов подобного непотребства. И хочу знать, какая скотина это сделала?!
- Милая, я тебе говорю, это, скорее всего, кто-то из новобранцев, - пожал плечами варийский целитель. – Ты мальчиков в первые дни гоняешь нещадно, а с ними нежно надо, любя…
- Луссурия, иди ты в задницу!
Занзас устало потер виски. Происходящее больше напоминало низкопробную американскую комедию. Хватало одного взгляда на едва не расходящийся на груди мечницы тесный китель…
- Нас срочно вызывают на задание, - прервал он девушку. – Собирайтесь.
- Я не поеду, - категорично мотнула головой Скуало.
- С чего это?
- Босс, ты одурел?! Чего мне там делать?! Задом сверкать, что ли?!
- Будешь нашим психологическим оружием, - хохотнул варийский босс, поднимаясь с кресла и выходя из кабинета. Супербиа скрипнула зубами.
- Знаешь, а мне кажется, боссу понравилось, - доверительно сообщил ей Луссурия, в умилении сложив ручки.
Определенно, инстинкта самосохранения у их Солнца не было. Потому что в следующий момент в него все-таки полетела пепельница.
- Уроды, - простонала Императрица мечей, - сволочи, хоть штаны верните…

[Гость]

80/110 Мукуро/Хибари. "Я душу дьяволу продал за ночь с тобой..." Dark!, A+ (7 тур)
712 слов
Его мягкие губы продавались так часто,
Вот бы вечно их касаться...
Когда я оставлял его губы,
Я начинал замерзать.
Здесь спокойно и одновременно слишком величественно, гордо.
Мир раскалывается и горит огнем – где-то позади него. Как раз хватало, чтоб понять, что он еще на Земле, а не в Аду.
Мукуро поднимается на ноги. Взгляд огибает пространство – видит чуть больше, чем остальные люди. Почти сквозь стены.
А он просто вошел в церковь - и окинул взглядом убранство. Презрительно скривил губы, которых хотелось касаться лепестками, а затем разбить, разрезать осколками: поцелуями ли их – страстью. «Катсу», - мысленно назвал его Мукуро, оставаясь в тени. Последний удар сердца – последний взгляд прихожанина на стены этого здания.
Становится тихо. Можно уйти в свою комнату, где-то наверху, там, где, глядя сквозь маленькое окно на мир, Мукуро позволяет себе творить – в сознании ли, на стенах ли вокруг себя. Еще он создает те розы – голубоватого оттенка, напоминающего о пламени свечи в самом низу. Где-то далеко в Аду. И каждый прохладный лепесток, опускаясь на губы Рокудо, позволяет почувствовать часть той ледяной страсти, которую мог бы подарить ему Катсу, и сохранить в себе. Чтобы они могли не сойти с ума, если хоть раз прикоснуться друг к другу.
А за окном была истекающая кровью весна, настолько не похожая на него самого и его строгое черное одеяние. «Вздумай он одеться по-другому, - подумал Мукуро, - выглядел бы глупо». Но костюм странно пуст. На нем чего-то не хватает.
Сейчас, когда последняя роза падает на землю, Мукуро понимает, чего.
И пускай за окном снег, и прошло уже так много времени – ему тепло, и он все еще помнит. Помнит, как Катсу посмотрел точно на него, усмехаясь. Видя проклятие. Видел куда больше, чем Рокудо мог видеть до сих пор. И мог вызвать ответную усмешку.
А жарким летом в задымленном, пропахшем гарью городе Катсу пришел вновь.
Свечку за упокой.
Мукуро провожал его взглядом, пытаясь поймать очередной взгляд, тот, на который тело отзывалось дрожью. «Мне снятся сны о тебе», - сказал Катсу, проходя мимо. Протяни он руку – Мукуро последовал бы. И звучало это как «Сойди с ума вместе со мной».
Тогда тщательно сдерживаемая страсть – прежняя натура – вырываются наружу.
Простите меня, святой отец, я согрешил.
Он спускается вниз, держа в руках свечу. Огонь дрожит и хочет разорваться, не в силах справляться с тьмой. Мукуро опускает ее на землю, садится рядом. Руки действуют слаженно, будто его кто-то учил этому, и шепот, от которого свеча дрожит и гаснет, спасаясь, призывает кого-то – тот, кто больше, чем просто Бог. Мукуро хохочет.
Когда в тот раз Хибари спускался вниз по длинной лестнице, идеально-спокойный, платиново-невинный будто бы, Мукуро просто посмотрел на него и ушел в здание. Тяжелые двери захлопнулись, отрезая от света. Хотя Рокудо предпочел бы сказать – от тьмы.
Мукуро смотрит на цепочку следов внизу, пока кровь стекает на деревянные стены, ударяется, разлетается, и так же разлетаются мысли в голове, дробясь и разламывая ее на части. Ему не страшно. Страх – это жизнь. Мукуро уже мертв. И он почти не удивляется, когда дверь тихо хлопает. Когда, обернувшись, он наталкивается на Катсу.
- Не спалось, - усмехается он.
Ну разумеется. Мукуро прижимается к нему. Это как «Забери меня», в котором больше доверия, чем в их прошлых разговорах – двух чертовых сумасшедших эстетов. И больше ненависти к ним обоим.
Огни фонарей играют на снегу. Рокудо ожидает холода, почти хочет дрожать в руках Катсу и чувствует смутное удивление, осознавая, что ему не холодно. Единственный холод – взгляд Катсу.
Держи меня, моя жизнь, держи…
Восемь часов – до рассвета. А после можно рассмеяться и уйти в пустоту, оставляя после себя след смерти.
Больно – это не о них. И уж точно не о Мукуро. Он идет сквозь бурю. Если бы он мог умереть, умер бы. Значит, ему отпущено чуть больше, чем он предполагал. Это хватало, чтобы понять, - он должен оставить надежду.
«Как тебя зовут?» - спросил Мукуро, уходя. «Хибари Кея».
С этими словами на губах можно умереть.
Лепестками он осыпает Хибари двумя месяцами позже. И розы странным образом обходят стороной счастливую до безумия девушку в белом подвенечном платье.
Они остаются вдвоем не более, чем на пару секунд. Мукуро успевает прикрепить частичку себя – одну из роз – на пиджак Кеи. Провожая Хибари взглядом, говорит словно в пространство:
- Я душу Дьяволу продал за ночь с тобой.
- Ты продал ее мне, Мукуро, - отвечает Хибари и уходит.
Мукуро кивает. Дьявол – у Хибари хватило сил, чтобы создать вокруг Рокудо Ад.

[Гость]

83/110 Гокудера/Тсуна. H! Вонгола ставит Красную Шапочку (7 тур)

600 слов

"Не так уж сложно поставить любительский спектакль. По сути, подобная постановка – сочетание пяти основных элементов, наличие которых обеспечивает добротное выступление. Первый из них – искреннее желание поставить пьесу…"
Из пособия по внеклассной работе

Реборн редко делится своими сомнениями, но в последнее время ему кажется, что пули Предсмертной воли уже не оказывают достаточно мощного воздействия на Цуну: Савада все еще застенчив, неловок и по-прежнему не умеет держать лицо перед большим скоплением людей. Аркобалено долго думает над создавшейся проблемой, и, наконец, находит оптимальное решение. На мысль его наталкивает объявление о школьном фестивале – во всех классах ищут юные таланты.
- Бесполезный Цуна, мы участвуем.
- Ч-ч-что? – Цуна пытается протестовать, но осознает, что это бесполезно, когда его Хранители и ближайшие друзья подхватывают идею.

«Следующий шаг – выбор подходящего сюжета»

- Итак, это история девушки, которая через лес несет бабушке корзинку с пирожками. «Лучше бы с пиропатронами», - думает Гокудера. Он представляет себе смелую сторонницу мафии, в целях диверсии проносящую корзину боеприпасов поближе к основной базе врага, кодовую фразу «к бабушке уже идут» и финальную битву с Волком – со взрывами, ножами, непременной победой девушки в красном и благодарным взглядом золотых глаз. От красочных мечтаний его отвлекает Реборн, завершающий историю:
- …и тогда их освободили дровосеки, и жили они долго и счастливо.

«Внимательно отнеситесь к распределению ролей, учитывая склонности, таланты и желания участников»

- Разумеется, Десятому должна быть отдана главная роль, - разоряется Хаято.
- Гокудера-кун, она же женская! – паника в голосе Цуны.
- А Хибари может быть волком. Он встретит героиню в темном лесу, и…
- Загрызу до смерти.
- Да, пожалуй, кандидатуру Хибари стоит снять, - Ямамото решает вступить в дискуссию. – Ему за порядком во время праздника следить.
- А как насчет Гокудеры-куна? Из него, как мне кажется, вышел бы отличный волк, - милая, добрая Кёко-тян пытается решить проблему с наименьшими потерями.
- Причинить вред Десятому? – возмущению нет предела.
- Волком будет Цуна, - говорит Реборн и пистолетом поправляет шляпу. – Жесткость, хитрость и изворотливость необходимы Боссу.
В итоге на роль волка утвержден Савада, дровосека – за умение сделать красивый замах – Ямамото, маму, чьи указания нарушать нельзя играет сам Реборн, а возмущенному Гокудере достается роль девушки в красном, что навевает на него двойственные чувства. Вечером, перед первой репетицией Хаято долго автоматически собирает и разбирает пиропатрон.

«После чтения текста по ролям и проработки отдельных деталей можно переходить к репетициям в зале. Сначала с минимумом декораций, затем, перед премьерой, необходимо провести генеральную репетицию со всеми декорациями и реквизитом»

- Все уже почти готово. Декорации, корзинка, даже пирожки испекли! Вкусные, наверное.. - Осторожно, не ешьте! Это Бьянки пекла.
Гокудера сидит рядом с Цуной в углу за кулисами, наблюдая за суетой на сцене, где Сасагава двигает декорации, и краем глаза посматривает на Десятого. Тот выглядит усталым после очередного прогона диалогов и нескольких утомительных повторений.
- Принести воды, Десятый? – Цуна устало кивает..
Когда Хаято возвращается, юный босс Вонголы уже дремлет, прислонившись спиной к коробке с реквизитом. Гокудера оставляет бутылку с водой на полу и идет объяснять Рёхею, что двигать декорации нужно экстремально тихо.

«В день премьеры бодрость духа очень важна. Попросите ваших близких поддержать вас»

- Десятый, все пройдет хорошо, - уверенно говорит Гокудера, успокаивая разнервничавшегося босса. Цуна, усиленно пытающийся выглядеть грозным, только вздыхает – несколько учениц, завидев его в коридоре, умиленно протянули «Уруно-кун», что не добавило ему хорошего настроения.
- Десятый, просто поверьте мне, - они, наверное, забавно смотрятся сейчас. Перепуганный волк и решительная Красная Шапочка. Гокудера говорит настойчиво, придерживая, сам того не замечая, Цуну за локоть, пытаясь придать весомости словам. И Цунаёши, завороженный этой уверенностью, согласно кивает. Поднимается занавес. Гокудера выходит на сцену.

Цуна смотрит из-за кулис на его ровную спину, прикрытую коротким алым плащом и действительно верит, что все пройдет хорошо.

[Гость]

65|65. Тсуна/Мукуро. "Я рядом..." (8 тур)

632 слова

Они каждый раз встречаются в, давно знакомом и опостылевшем обоим, кабинете. Мукуро не знает, насколько на этот раз хватит его сил. Он никогда не знает.
Милая Хром сегодня принесла боссу отчеты и растворилась в небытие. Она уже давно не маленькая напуганная девочка, нуждающаяся в постоянной опеке, но все еще любит Мукуро. Как старшего брата и как друга, и всей душой радеет за то, чтобы его вытащили из этой чертовой тюрьмы. Она, правда, боится даже предположить, в каком он там состоянии. Уже не наивная, она может подумать и представить, что осталось от тела ее учителя, но так по-детски боится, что продолжает твердить про себя - "С ним все хорошо. В Вендиче заботятся о заключенных, как могут". Хром верит - пока Мукуро-сама откликается ей, все хорошо.
Вообще, по вечерам, Тсуна чаще всего занят документами, которые приносит Гокудера. Он, как-никак, главный "бумажный червь" среди всех Хранителей, и лучше остальных разбирается со всей этой канцелярией. Только по пятницам, почти уже ночью, когда нормальные обычные люди пьют третий, а то и пятый, стакан крепкого виски в ближайшем баре, Хром осторожно заглядывает в кабинет Босса, выискивая его взглядом.
Она знает, что в ближайшие час-два-ночь, как получится, ее сознание будет спать, но совершенно не против. Хром улыбается, глядя на спящего прямо на столе Саваду. А через секунду, вместо нее, улыбается уже Мукуро. Он не поджидал момента, просто не удержался.
Рокудо передвигается тихо-тихо. Ковер и сам по себе глушит звуки, а Мукуро еще и с детства привык быть "как мышка".
Он уже издалека замечает темные круги у Савады под глазами. Вонголе сейчас ой как нелегко, и это Мукуро тоже знает. Он все еще хочет уничтожить мафию, но это уже больше похоже на застарелую привычку, чем на истинное желание его души.
А об истинном желании Мукуро предпочитает даже не задумываться.
На подходах к столу им овладевает ребячество, какой-то глупый азарт, и Рокудо подкрадывается, чуть склонившись, к лицу Савады и громко и резко выдыхает:
- Бу!
Тсуна подскакивает на месте от неожиданности и валится на бок. Мукуро все рассчитал правильно, и босс падает на него, роняя на пятую точку и утыкаясь лицом в грудь.
Рокудо тихо смеется, а Тсуна обиженно ворчит:
- Опять, да? Ты меня так до нервного срыва доведешь.
И улыбается.
Мукуро знает, что случится завтра. Он знает и не может удержаться от вопроса, разбивая им всю легкость и тепло встречи.
- Ты уверен в том, что делаешь, Тсунаеши-кун. Может... - Мукуро не знает точно, что предложить - все варианты уже исчерпали - но и согласиться с единственно возможным он не хочет.
- Все получится, - неожиданно хрипло шепчет Тсуна. Ему не нужно переспрашивать, чтобы понять. - Ты ведь понимаешь меня? Хотя бы ты?
Мукуро молчит. Ему, по правде говоря, даже немного страшно. За прошедшее время, он успел подзабыть, каким был Тсуна десять лет назад. И какими были остальные - тоже. Но внутри себя он не верит в то, что они способны спасти всех от Бьякурана.
А вот Тсуна, кажется, верит.
- У тебя все готово?
Вопрос – чистая формальность, и Мукуро просто кивает. Все готово давным-давно. Мальчик уже там, где нужно, и сейчас спит. Мукуро не сомневается в себе и своих силах. Ради будущего - ни капли не сомневается.
Он постепенно расслабляется и слегка приобнимает босса одной рукой.
А Тсуна гладит его лицо и прикасается губами ко лбу.
- Ты только помни, что я все равно рядом. Я всегда рядом. И ты скажи там мне, чтобы я не затягивал до последнего. И вел себя хорошо.
Рокудо вздыхает и соглашается. Скажет. Он этому мелкому недоразумению все скажет.
А если тот не поймет, то еще и покажет.

Мукуро возвращает сознание в свое тело, цепляясь остатками сил за реальность.
"Ты не рядом".
Он смотрит сквозь давно мутные плотные полупрозрачные очки на медленно плывущие по физраствору пузырьки, и улыбается.
"Как хорошо, что сейчас ты не рядом. Как хорошо, что у нас теперь есть шанс".

[Гость]

12/65. Гокудера |(/) Тсуна. AU. C.S.I.: Место преступления ...(город на выбор автора) Ребята криминалисты (8 тур)
6 235 слов

Часть один

Раскаленное неаполитанское солнце безжалостно выжигало темный асфальт; давило на серые крыши частокола домов; тянулось цепкими, полыхающими пальцами даже в самые укромные уголки, не давая убежища измученным жарой людям. Казалось даже небо – почти серое, выцветшее под действием этого пламени – сейчас пойдет трещинами и громадные, оплавленные куски станут падать вниз. Неаполитанское солнце не щадило никого.
На двух быстро идущих по улице молодых людей смотрели косо, с недоумением. Кто-то даже вслух удивлялся – как так можно? И впрямь, на фоне полураздетых, редких прохожих, эти двое выглядели карикатурой, глумливым издевательством, вызовом - то ли исстрадавшимся людям, то ли солнцу. Матово блестящие, идеально начищенные ботинки, аккуратные брюки из дорогой ткани, пиджаки, рубашки, галстуки… Глаза этих воистину сумасшедших закрывали солнцезащитные очки – казалось бы, зачем, когда хрупкое человеческое тело должно было плавиться под этим слоем одежды? Тело не плавилось, а нормальный обзор позволял Гокудере Хаято цепко вглядываться в лица прохожих, скользить хищным взглядом по закоулкам и крышам домов. Да, миссия не разглашалась, но лишняя осторожность не повредит. Особенно, когда рядом падроне.
- Дивная сегодня погодка, не так ли, Джудайме? – чувствуя напряжение босса, Гокудера постарался разрядить обстановку, не отрывая напряженного взгляда от соседней церквушки. На крыше что-то мелькнуло, или просто показалось в поднимающихся струйках опаленного воздуха?
- Издеваешься, да? – Савада скривился, едва заметно расправляя удушающую петлю галстука. – Капуччо просто извращенцы, раз решили устроить встречу в такой день.
Видимо показалось. Отводя взгляд от капеллы, Хаято тихо вздохнул, ненавязчиво сжимая плечо босса. Много говорить по этой жаре не хотелось, но приободрить десятого, хотя бы так, нужно было.
- Вы взяли оружие?
- По-моему все-таки издеваешься. – Недовольно буркнув, дечимо поднял хмурый взгляд. – Естественно взял. Только убивать никого не буду.
Да как не взять то? Недавно вступивший в должность дона Тсуна – как маленький, ей богу – весь вечер крутился перед зеркалом, доставая свой первый пистолет из кобуры и думая, как же он круто выглядит. Конечно, коробочки были и эффективнее и удобнее, но явно не добавляли столько солидности виду. Однако в ход его пускать Савада не намеревался – даже не зарядил поначалу, перед первым боевым заданием в должности босса – но посреди ночи вскочил от какого-то нелепого, пробирающего до костей кошмара и дрожащими пальцами затолкал магазин. На всякий случай, вдруг сгодится?
- Хорошо-хорошо. – Хаято вымучено улыбнулся. – Просто хочу быть уверенным, что если что, у вас будет защита.
- У меня всегда есть кольцо и коробочка. – Слегка нахмурившись, выдал Савада.
- Пистолет быстрее.
Всю правдивость этих слов Тсуна узнает. Но ней сейчас. Сейчас он пожал плечами, стремительно петляя между редких прохожих, выискивая знакомый, отполированный бок машины. Выезжать из резиденции было бы сущей глупостью и неосторожностью - по крайней мере, так говорил Реборн. А спорить с аркобалено в этом вопросе Тсуна бы не решился. Однако, весь садизм задумки своего учителя, он понял примерно через пять минут проведенных на улице – поистине сами боги не благоволили ему в этот день, нещадно припекая хрупкое человеческое тело. До требуемой точки оставалось два километра.
К тому моменту, когда знакомый, липовый номер на черном, неприметном, но чертовски дорогом BMW замаячил перед глазами, Савада думал, что его можно выжимать. Но надо отдать должное одежде – жарко было не настолько, как могло бы, да и мокрые пятна на ней почти не виднелись. Жадно сглотнув, десятый сделал то, что казалось невозможным в этой ситуации – ускорил шаг, алча добраться до прохладного, знакомо пропитанного запахом сигарет салона машины. Обычно Гокудера, кому, собственно, бмв и принадлежал, не особо парился насчет курения, не открывая окон, когда ездил один. Сначала, вынужденный находится в машине босс, ругался – потом привык и даже успокаивался, плюхаясь на мягкое, пассажирское сидение. Запах сигарет ассоциировался у него с облегчением и безопасностью, ведь верный подрывник всегда старался сделать все, чтобы дон семьи – у которого зачастую поджилки тряслись от страха – в полной мере насладился покоем после проделанной работы. Идеальный подручный.
Поначалу, как и всегда салон машины встретил диким жаром, прямо как в печке, но исправно шуршащий кондиционер, быстро справился с этой проблемой, наполнив пространство едва уловим лавандовым запахом. Кажется, этот ароматизатор покупала Бьянки.
- Пресвятая Мария, я думал я там сварюсь. – Шумно выдохнул Савада.
Не особо заботясь о сохранности идеально отглаженного пиджака, он с ненавистью швырнул его на заднее сидение и расстегнул рубашку – галстук развязывать не стал, так как узел у него получался все еще очень кривой и хлипкий. За этими манипуляциями он даже не сразу заметил тихого смешка хранителя.
- А? Я сказал что-то смешное?
- Нет, вы сказали «пресвятая Мария» - подрывник еще раз фыркнул и пояснил. – Когда мы только приехали в Италию, вы заявляли, что не будете иметь к религии никакого отношения.
- С кем поведешься… - философски протянул десятый и покосился на часы. – Когда нам нужно быть на месте?
- Через сорок минут, - Хаято повторил жест, - полчаса и трогаемся.
- Угу.
Прикрыв глаза, Тсуна откинулся на спинку мягкого сидения. Показывать хранителю, что ему страшно не хотелось, но руки предательски тряслись. Да черт, он вообще считал всю эту операцию глупостью!

***

Когда в один прекрасный вечер в кабинет Тсуны зашел Реборн, ни что не предвещало беды. Даже требование учителя оторваться от бумаг – на которых, порядком измотанный Савада рисовал рожицы. Более того, возможность оторваться от монотонного чтения договоров, десятый использовал с большой радостью.
- Привет, Реборн. Что случилось?
- До меня дошла информация, что Капуччо и Венето совершают сделки по наркообороту на нашей территории.
Савада глупо захлопал глазами, постукивая пальцем по столу. Фраза была сказана с каким-то нагнетенным трагизмом – особенно в совокупности с пухлой папкой отчетов, плюхнувшейся на стол – но сам десятый пока ничего криминального в происходящем не видел. Ну, не считая слов «капуччо», «венето», «территория» и «наркооборот». Но это уже дело полиции, не так ли?
- И?
- Что значит «и»?
- Это значит – «и что дальше?» - Савада пожал плечами, откидываясь на спинке кресла, уж очень неприятно учитель нависал над ним. Даже через стол.
- Их надо накрыть.
- Зачем?
Похоже, такое вопиющее недопонимание между учителем и учеником начинало злить Реборна, но Савада этого как будто не замечал, продолжая смотреть недоуменным взглядом.
- Что значит зачем? Они совершают сделку на нашей территории!
- Я не против. – Тсуна устало потер виски, понимая к чему ведет аркобалено и ловя себя на мысли, что бумажная работа не такое уж плохое занятие.
- Чертов неудачник. – Щелчок спускаемого предохранителя заставил десятого поднять взгляд, - Завтра ты поедешь и купишь себе, наконец, оружие! Со мной и Хаято. А послезавтра выполнишь захват дилеров. С тобой пойдет Гокудера – вам, как верхушке надо показать свою мощь.
- Эй! Стоп-стоп-стоп! Я никуда не поеду! И не собираюсь никого брать. Мне абсолютно все равно что делают эти люди пока они не трогают меня.
Чтобы голос звучал увереннее, Тсуна встал, упирая руки в столешницу. Тыкающееся в лоб пистолетное дуло нисколько не пугало – в конце концов, это не самое страшное, что делал с ним его учитель. На некоторое время в кабинете воцарилась напряженная, звенящая тишина. Казалось, воздух между двух мужчин сейчас заискриться, но неожиданно аркобалено отвел взгляд, убирая пистолет.
- Доклады и детали миссии в этой папке. И я настоятельно рекомендовал бы тебе с ними ознакомиться.
Хмыкнув, бывший учитель Савады неспешно направился к двери, чувствуя как неприязненный взгляд последнего буквально ввинчивается в спину.
- Я же сказал, что никуда не пойду. Эй. Реборн! Чертов засранец, слышишь?!
Последние слова утонули в хлопке дверью, и десятый зло ударил клоком по столу. Самовлюбленный урод!

[Гость]

Восьмой тур
12/65

Часть два

И что теперь? Тсуна исправно сидит в машине своего хранителя и в тысячный раз проверяет давящую на бок кобуру – на месте ли пистолет. Конечно, он и раньше дрался, но это первое боевое задание его как босса Вонголы. Первые почти безмятежные полгода, Тсуна искренне верил, что подобной необходимости ему придется избежать.
Хаято, кстати, почти не нервничал, по крайней мере, так казалось со стороны. Неспешно читал какую-то газетенку, схваченную у мальчишки возле магазина. Не знающий чем занять себя Савада – но явно не желающий накручивать свои нервы еще сильнее – поинтересовался.
- Ты совсем не волнуешься?
- Я? А нет. Ну, почти. Судя по докладам, самая обычная сделка по передаче наркотиков. Товара там может быть огого, но у дилеров редко бывает хорошее сопровождение, они не любят привлекать внимание. Если не полиция, так замшелые наркоманы пристанут. Так что не беспокойтесь, все пройдет гладко. – Хаято ободряюще улыбнулся и продолжил более мягким голосом, заметив, что Савада все еще хмурится. – Это всего лишь демонстрация силы нового главы семьи, так что не нервничайте.
- Не знаю… - Тсуна благодарно кивнул, оценивая заботу хранителя, но все же поделился. – У меня плохое предчувствие.
От этой фразы Хаято едва заметно нахмурился. Предчувствия дона Вонголы, редко были безосновательными – это понимал даже рационалистично настроенный подрывник – но откладывать миссию из-за этого? Нет, пожалуй, не стоит. Лучше уж он сам выложится на полную, если что.
- Не волнуйтесь, Джудайме, все будет хорошо. Я обещаю.
Конечно, ведь по-другому и быть не может. Хаято сделает все, чтобы этот вечер прошел идеально. А потом он сводит десятого в японский ресторан, пусть насладится родной кухней.
Когда до назначенного срока остается десять минут, Гокудера неспешно выезжает со стоянки. Хочет быстро сорваться, вдавливая газ в пол, но нельзя. Нельзя производить шума, привлекать внимание. Поэтому подрывник осторожно, почти ласково ведет свою любимицу, которая, как и он сам, будто жаждет податься в безумный полет. Хранитель обнажает зубы в вымученном оскале, нетерпеливо ерзает, пачка сигарет в кармане брюк издевательски вдавливается в бедро, но нельзя – десятый же тут. Ремень безопасности сиротливо болтается около кресла и светящийся индикатор настойчиво напоминает о том, что водитель не пристегнут.
Извини, детка, не сейчас.
На скорости шестьдесят километров в час, уютные домики поодаль от центра Неаполя скользят мимо, создавая до одури уютную, пасторальную картину. На скорости сто километров в час, они пролетают мимо, не давая возможности разглядеть детали. На скорости сто пятьдесят километров в час, они исчезают за чертой города, а трава и деревья за окном смазываются в однородную картину. Надо же, а скорости совсем не ощущается.
Наблюдая за хранителем, и сам Тсуна посерьезнел, оделся обратно и сел в напряженную позу, смотря то ли на профиль Хаято, то ли за блестящее невдалеке море.
- Эй, Гокудера.
- А?
- Сходим потом на пляж, а?
Все-таки на море.
- А я хотел вас в японский ресторан сводить, - с детской непосредственностью сообщил хранитель.
- Значит на выходные на пляж.
- Хорошо, Джудайме.
Взгляд Гокудеры на секунду оторвался от дороги, только чтобы довольно скользнуть по лицу босса. Конечно, тот говорил все это, чтобы успокоится, показать, что все будет в порядке, что после этой чертовой стычки все будет хорошо. Но даже понимая это, Гокудера улыбнулся и вроде как морщинки слегка разгладились. Или показалось?
Когда на горизонте показалась старая, заброшенная церковь, Савада занервничал, все реальнее и реальнее понимая, что это задание придется выполнить. Тем больше не хотелось заходить в это полуразрушенное здание и вообще быть тут. Но надо идти, ведь одно дело потенциальная смерть от двух наркодельцов – с мизерной, по словам Хаято, охраной – а совсем другое, вполне реальная от рук Реборна. В такие моменты мафию Тсуна ненавидел особенно сильно.
- Так, приехали. – Голос Хаято вырвал Саваду из безрадостных размышлений, и он встрепенулся, удивленно оглядываясь по сторонам. До церкви оставалось с полкилометра.
- А разве мы не подъедем к точке?
- Нет, иначе обнаружим себя. Поэтому пешком.
Савада приуныл – ко всему прочему теперь добавилась перспектива еще минут пять пилить под палящим солнцем. Дерьмовый день.
Путь до церквушки он помнил плохо. Было душно, жарко и невыносимо сухо, даже не смотря на близость моря. Некоторое время его спасала остывшая в салоне одежда, но такой хрупкой защиты явно не хватало против зависшего на небосводе чудовища. Наверное, Рюхею сейчас хорошо, с невольной ухмылкой подумал Тсуна. А неприятное, тянущее ощущение все усиливалось, по мере приближения к мрачному, даже в этот солнечный день, строению.
Когда перед носом оказались ворота, весьма хорошо выглядящие на фоне облупившейся краски на поросших мхом стенах, Тсуна покосился на Хаято и качнулся с каблука на носок. Что делать дальше он не представлял. Впрочем, у хранителя, судя по всему был больший опыт – он тихо подошел ко входу и приложил ухо к деревянной поверхности. Будто наблюдая за каким-то таинством, Савада замер, очухавшись только когда хранитель подозвал его к себе – повторить жест.
«Они уже там», по беззвучному движению губ понял Тсуна и кивнул, силясь расслышать голоса. Кого-то другого там быть не могло – в это здание боялись заходить, то ли из-за баек о приведениях, то ли из-за мафии.
Теперь дело оставалось за малым – ворваться внутрь, быстро вывести из строя дилеров с охраной и можно возвращаться домой. Что может быть проще? Уверенным движением, достав пистолет из кобуры и нацепив глушитель, – на всякий случай, не хотелось вызывать лишний шум – Хаято взялся за тяжелое металлическое кольцо в двери (она была вырезана в воротах для удобства), но был остановлен рукой Тсуны.
- Гокудера, осторожнее… мне кажется что-то не так.
Отчаянный шепот десятого слегка резанул по ушам, предвкушающе-взвинченного подрывника и он просто кивнул, крепче сжимая пальцы и резко дергая рукой. Бегло окинув помещение взглядом – старые, сваленные в углу скамейки, местами прорастающая сквозь дробленый мрамор зелень и две фигуры, одиноко стоящие в центре. Гокудера даже успел подумать – что за глупость, заявиться совсем без охраны, прежде чем выпустил две пули, каждая из которых предполагалась дилеру. Глухие щелчки раздались из дула, но… ничего не произошло. Две фигуры продолжали стоять на месте, а небольшой приемник между ними все также неспешно бурчал какую-то культурно-развлекательную программу, судя по качеству, годов шестидесятых.
Прежде чем подрывник успел понять хоть что-то, в его плечо вцепились мертвой хваткой, а дрожащий голос босса зашептал.
- О... они не живые! Ловушка!
Все та же рука безапелляционно потянула Хаято в сторону. И вовремя – хрупкое дерево вспучилось щепками от пробивших его пуль над головой, в том месте, глее только что стоял хранитель.
- Сукины дети! – Гокудера, вжался в стену рядом с боссом. Черт, да как он сам не догадался? Надо было зайти с другой стороны, обследовать помещение лучше, взять еще людей, надо-надо-надо…
Впрочем, ничего уже не изменишь. Еще раз выругавшись, Хаято с ненавистью посмотрел на пузырящуюся дробящимися нарывами дверь. Видимо, недоброжелатели решили сделать из потенциально стоящих там Тсуны и Гокудеры решето. Из ворот – точно.
- Проклятье. Ты в порядке?
С трудом пробившийся сквозь звук выстрелов голос Тсуны заставил Хаято повернуться. И вовремя – как раз чтобы успеть пустить пулю в лоб выходящему из-за стены мафиози. Наивный парень, решил прикончить их так. Прекрасная мысль, черт бы побрал его тупую и простреленную насквозь голову. Впрочем, о мертвых либо хорошо, либо ничего.
- Да, в полном.
Ответа, с ужасом взирающий на аккуратненькую дырку во лбу парня, Тсуна уже не услышал. Да оно и не надо – Хаято судорожно пытался прикурить, ведь судя по всему, людей в здании хватало, а из пистолета всех не перестреляешь. А динамит всегда спасал в таких дерьмовых ситуациях.
Второй желающий прикончить верхушку Вонголы не отличался не только реакцией, но и умом. Он замер, с недоумением смотря на невысокого японца, старающегося прижаться к белобрысому парню и самого белобрысого, который с завидным старанием чиркал зажигалкой под зажатой в губах сигаретой.
- Э-э-э…
Недоуменное мычание заставило обоих странных типов обратить внимание на их потенциального убийцу, на чьем лице так и не промелькнуло понимания.
- Фто? Я куить хофу. – Не доставая сигареты, ответил Гокудера на немой вопрос. Впрочем, умирающий от небольшого свинцового предмета в сердце мафиози, вряд ли придал значение никотиновой зависимости хранителя урагана Вонголы. В углу ненавязчиво блевал Тсуна – все же он находил это зрелище излишне неприятным. Босса жалко конечно, но не время расслабляться.
- Десятый, не парьтесь и не смотрите по сторонам, - левой рукой достав динамит, Хаято привычным движением поджег несколько шашек от уголька сигареты, - и достаньте ту железную штуку, что у вас в кобуре, - взвесить шашки, представить помещение, все скамейки, колоны, кучки мусора, - как только увидите впереди не меня, тыкайте ей и жмите на курок.

[Гость]

Восьмой тур
12/65

Часть три

Готово. Подавшись чуть в сторону, Хаято отточенным движением кинул внутрь взрывчатку. Ставшая редкой стрельба на время прекратилась, а потом из церкви донеслось вполне логичное, но уж очень истеричное «Матерь божья!». От взрыва заложило уши, а дечимо, похоже, даже стало лучше. Ухмыльнувшись. Хаято перекрестился и тихо шепнул «Покойтесь с миром». А что? Трудно родится в Италии и не быть католиком.
Когда осыпающиеся куски колонн прекратили греметь, а из почти слетевших с петель остатков ворот повалила пыль, до руки Гокудеры дотронулись пальцы Савады.
- Все?
- Не знаю. Хотите пойти проверить?
- И все-таки ты издеваешься. – Слабо улыбнувшись, кивнул Тсуна, а потом совсем уж тихо добавил. – Я никогда не убивал людей.
Гокудера замялся – не знал что отвечать. Да и что вообще говорят в таких ситуациях? Сочувствуют? Но на сантименты нет времени. Говорят, что сделают все сами? Хаято и рад, но стопроцентной гарантии он дать не мог. Сообщают, что простят? Но как будто Саваде нужно было прощение своего хранителя.
В результате, Хаято промолчал и, дождавшись пока пыль осядет, поманил босса за собой. На первый взгляд в церкви никого не осталось. Сквозь все еще густые клубы пыли не просматривалось никаких движений – только маленькая лужица крови постепенно разрасталась из-за одной из колонн. Но, судя по шквалу, который обрушился на Гокудеру и Тсуну, когда их заметили, в помещении был явно не один человек. Что подтвердилось – Тсуна успел крикнуть «В сторону!» и отскочить за колонну. Долей секунды позже к нему присоединился и Хаято. И вовремя – судя по частоте выстрелов, расстрелять его хотели из автомата.
- Чертов ублюдок! Сраный психованный сучонок! – Надрывный, истеричный голос перекрывал даже звуки выстрелов, эхом отдаваясь от сводчатого, местами обвалившегося потолка часовни.
- Вот заливает то… - невольно восхитился Хаято, осторожно выглядывая из-за колонны. Неудачливый стрелок с неуравновешенной психикой, казалось, окончательно обезумел, паля из автомата, куда попало. Оно и понятно – не каждый сможет сохранить хладнокровие, когда правая рука свисает кровавыми ошметками. Выстрел в лоб для него был сущим милосердием, которое так не свойственно хранителю урагана. Выстрелы прекратились, но выходить из укрытия было слишком рано. Ругнувшись, Гокудера вернулся под опеку толстого слоя камня, принимаясь быстро менять магазин.
Конечно, у него еще оставался динамит, но не факт, что после этого здание не рухнет. А выходить, из-за колонны было бы слишком большой глупостью. Впрочем, в этот раз решение принимал не он. И даже не Тсуна. Над головой послышался глухой скрип, на макушку упало несколько крупных кусков побелки.
- Что?..
- О, че-е-ерт…
Кажется, до Савады и Гокудеры одновременно дошло что происходит. И это им обоим не понравилось – до другого ряда колонн добежать они не успевали, найти убежище на этом, тоже, но и перспектива быть задавленными многотонной глыбой камня тоже не казалась привлекательной. Тогда, Савада сделал один из самых глупых поступков в своей жизни – выпрыгнул на середину зала, утащив хранителя за собой.
- Д…десятый? – Хаято едва успел выдохнуть, краем глаза замечая, как колонна, ставшая их прикрытием гипнотически-медленно падает вниз, а из-за баррикады скамеек вылезает чья-то макушка. Вместе со стволом автомата.
- Зараза!
До уровня глаз макушка не доползла совсем чуть-чуть, зияя аккуратной дырочкой во лбу. Из всего того дерьма, которому его научил Шамал, Гокудера был благодарен за динамит, наложение шины на сломанную конечность и умение метко стрелять. Впрочем, в их ситуации от этого было мало толку – Тсуна патологический пацифист, а по прикидкам подрывника в живых в стане врага осталось еще человек шесть, которые, спрятались за предметами. Дурацкий день – надо было послушаться десятого и никуда не идти.
Одиноко стоящий, заваленный манекенами приемник, посреди зала, вопреки всему продолжал рассказывать какой-то бред.
«А теперь, поставьте ноги на ширине плеч, вытяните руки и нагибайтесь, касаясь пальцами рук кончиков ступней. Сначала левой, а потом правой»
Добродушный голос диктора вместе с идиотской фоновой музыкой только сильнее накручивал, заставляя удушающе-остро чувствовать направленные на тебя дула оружия. Прижавшаяся сзади спина босса отчетливо дрожала, выдавая его волнение.
Глаза Гокудеры яростно метались из стороны в сторону, хищно выглядывая неудачника, который посмеет выбраться из своего убежища. Скорость восприятия картинки глазным аппаратом около тридцати кадров в секунду, начальная скорость пули около тысячи метров в секунду, расстояние от центра зала до ближайших ограждений примерно десять метров. Однозначно дерьмовый день.
«…И еще раз. Давайте раз-два, раз-два. Молодцы. Теперь выпрямитесь и опустите руки параллельно телу. Чувствуете, как утренняя бодрость разливается в ваших жилах? И это прекрасно! За окном светит солнце…»
Первого, самого неосторожного, который додумался выскочить стоя в полный рост. Хаято снял даже не задумываясь, не поворачивая головы. Глупость наказуема – иногда смертельно. Второй попытался прикончить Саваду, видимо рассудив, что сначала стоит убрать самого бесполезного – и ошибся. Старательно пытаясь не зажмуриться, Тсуна вскинул пистолет по направлению к движению и нажал на курок. Отдача больно толкнулась в пальцы, а по залу разнесся глухой стук упавшего тела.
«… плюс двадцать градусов по Цельсию, а ближе к полудню синоптики обещают небольшой весенний дождь. Итак, отдохнули? Отлично! Теперь…»
- Я…я…
- О, Джудайме, первый? Мои поздравления.
Гокудера криво ухмыльнулся. Постепенно, страх за свою шкуру сменялся клокочущей яростью – эти ублюдки посмели напасть на них? Напасть на десятого? Даже не опуская взгляда, он почувствовал, как пальцы обожгло – густое, похожее то ли на лаву, то ли на кислоту пламя урагана вырвалось из кольца. Оно капало вниз пульсирующими комками, разъедая старый каменный пол. Свою злобу Хаято уже просто не контролировал.
«… И подтянулись. Молодцы! И еще раз! А сейчас наш ди-джей поставит специально для вас, мои дорогие слушатели, Роя Орбинсона… наслаждайтесь прекрасной мелодией и сделайте себе вкусный кофе – ведь впереди вас ждет насыщенный день!»
Еще двое, выскочившие из колонн были умнее, но взбешенный хранитель урагана, казалось, был быстрее пули – у одного автомат вылетел из рук вместе с двумя отстреленными пальцами, колено второго метко, для новичка, пробил Савада. Он кожей чувствовал ненависть своего хранителя, такую манящую, сладкую, всепоглощающую. Она как демон сладострастия мягко отнимала страх и волнение, заполняя пустоты такой заманчивой, немного пряной злобой. Небо должно уметь принимать всех и сейчас это был бушующий за спиной ураган. Савада выматерился и сжал зубы – они выживут, черт бы их побрал.
Парень с простреленной ногой, зря высунулся еще раз, второй выстрел не был так гуманен. Савада нахмурился, безжалостно всаживая пули в противника, и только слегка дрожащие поджилки выдавали, что это все еще никчемный Тсуна, который боится даже крыс в подвале.
Сквозь не прекращающуюся череду звуков выстрелов, до него донесся голос Хаято «Сколько еще?» и скорее интуитивно, чем мозгами Тсуна понял, что это он про патроны. Кстати, сколько? Беглый подсчет в голове был неутешителен.
- Три или четыре.
- Пресвятая, мать ее, Мария. – Смачно сплюнув на пол, Хаято еще раз выстрелил по направлению к одной из колонн, загнав на место все порывающегося его прикончить мафиози. – Ладно, тогда пока что я оставляю это дело на вас.
- Что?! – Подумать Тсуна не успел, приходилось держать оборону со своей стороны.
Где-то за спиной зарождалось пламя – неистовое, яростное, оно расходилось нетерпеливыми волнами разрушения, и будто шептало на ухо «Ну же, давай, отпусти себя, убей их всех…».
Похоже, у Гокудеры был план, и это Саваду радовало. Двое людей, вооруженных автоматами, напротив него – нет. Три пули в пистолете, откровенно угнетали. Ладно, главное продержаться еще несколько секунд. Время будто растянулось для десятого, отвратительно медленно отмеряя свой шаг.

[Гость]

Восьмой тур
12/65

Часть четыре

Один из убийц показался из-за колонны, до смешного медленно вскидывая автомат. Савада и рад был бы его подстрелить, но почему-то его собственное тело будто увязло в патоке и двигалось так же медленно. Через нескончаемую вечность, ладонь наконец-то оказалась на уровне лица и палец, так же медленно нажал на курок. Мимо – пуля, в обрамлении крошек камня, ударилась в стену за спиной противника. Еще один выстрел, но чертов свинцовый шарик такой медленный, и успевает только вспороть предплечье. Тсуна ругается про себя и нажимает еще раз. Ничего не происходит – на его беду, в магазине оставалось только два патрона. Лицо мафиози растянулось в победной ухмылке, Савада как в раскадровке увидел, как ему в голову летит его маленькая, раскаленная взрывной волной в стволе, смерть. Укорачиваться нельзя – ведь сзади стоит Гокудера.
Наблюдая за неотвратимо летящей пулей – рассказал бы кто, Тсуна не поверил – десятый даже не заметил, как перед ним образовалось костяное кольцо, на его краях задрожал красный свет, и пламя урагана стало стремительно ползти к центру. Гораздо стремительнее пули, но все равно не успевая…
Щеку Савада обожгло резкой вспышкой боли. Дернувшись, он схватился за нее и вскрикнул, недоуменно смотря на возникший перед носом щит. Под ним, аккуратно обрезанный на самом-самом кончике, валялся патрон. Его меньшая, толщиной с фольгу часть, оставила на лице Тсуны длинный, неглубокий порез.
- Джудайме, вы в порядке?
Видимо, вскрик босса услышал и Хаято.
- А я да… - повернувшись, Тсуна замер, сначала не понимая что не так, но потом с ужасом уставившись на торс подрывника. И он еще спрашивает в порядки ли все с ним?
Из распоротого бока Гокудеры хлестала кровь, которую тот отчаянно пытался закрыть рукой. Судя по всему, ему разорвало печень и Савада кинулся к нему, желая… да сам не зная что сделать. Хаято, видимо понявший беспокойство босса, замотал головой и остановил его свободной ладонью.
- Все в норме, Джудайме, внутренние органы не задеты, а если меня перевязать ближайшие полчаса, я даже не умру. – Неловкая, неуклюжая попытка пошутить сработала, Тсуна остановился, неуверенно улыбаясь и даже не замечая, что их импровизированный кокон из щитов, поливают яростным огнем. Как будто свинец был угрозой такому пламени…
- Что делать будем?
- Я подсчитал, их осталось четверо. Вернее трое, одного я успел снять, когда активировал коробочку. А у вас как успехи?
Тсуна поморщился и кивнул на стоящего поодаль мужчину с распоротым предплечьем, а потом виновато добавил «И патроны кончились».
- А запасной магазин вы не взяли?
- Э… ну, нет. – С каждой секундой Саваде было все более и более стыдно.
Да и проблему надо было решать побыстрее, а то, не смотря на заверения хранителя, залитая кровью рубашка выглядела слишком ужасно.
- Ладно. Их трое, один ранен… гм. Вы можете использовать х-барнер?
- Не думаю. Даже от динамита эта церковь едва стоит. Боюсь, пламя она просто не выдержит.
- Хреново. – Констатировал Хаято и стащил пиджак с рубашкой, принимаясь рвать последнюю на лоскуты. Все же кровотечение нервировало его, в отличие от боли – количество адреналина просто не давало возможности ее почувствовать.
– Можно, конечно, подождать, пока у них кончатся патроны.
Тсуна скептически посмотрел на зло переругивающихся мафиози и покачал головой, скорее всего у них еще хватало запасов. Гокудера вздохнул и принялся обматываться кусками рубашки, иногда негромко ругаясь. Тсуна хотел было помочь, но его взгляд привлекла небольшая деревянная балка, висящая аккурат над головами переговаривающихся противников. На сущих соплях висящая, после динамита Хаято, и если бы удалось ее подрезать…
- Эм… Гокудера-кун. А если мы на них это уроним?
- Что это? – Подрывник, пытающийся завязать на боку аккуратный бантик, явно был не настроен отвлекаться и поднял голову, только когда Тсуна подергал его за локоть. – А… это. Так прекрасная идея, десятый! Сейчас я…
- Эй! Подожди. Надо же аккуратнее, вдруг ты кого-нибудь убь…
Договорить Тсуна не успел – воодушевленный хранитель, шустро расстрелял балку, которая полетела на слишком поздно сообразивших в чем дело противников.
- Может и убью. Зато смотрите, Джудайме, мы справились!
Совершенно счастливая, детская улыбка Хаято заставила Тсуну мученически закатить глаза. Ну, во всяком случае, они живы.
Как оказалась, подбитая балкой троица – тоже. Правда, валялись они без сознания. Савада, крайне неуютно чувствующий себя в здании, забитым трупами и готовым вот-вот обвалится, с трудом уговорил Хаято дотащить этих ребят до выхода и прислонить к стене. Только там он позволил хранителю, крепко повязать представителей, как оказалось, Венето и привести их в чувство. Первым отошел тот, который чуть не прикончил Саваду. Он с трудом разлепил глаза и, прищурившись, уставился на нависшего над ним хранителя.
- Что за хрень?..
- Заткнись! – Голова пленного мотнулась в сторону от сильного удара рукоятью пистолета в челюсть. Тсуна даже сжался, увидев полный слепой ненависти взгляд своего хранителя, но все же взял его за руку, качая головой. Не для избиения они вытащили этих троих из церкви.
- Гокудера хватит. Эй ты! Можешь говорить? – Тсуна отстранил хранителя, садясь на корточки рядом со своим несостоявшимся убийцей. Тот сверлил его злобным взглядом и, наверное, будь он не так крепко связан, свернул бы шею десятого голыми руками.
- Слушай, тебя никто не собирается пытать, - Хаято презрительно фыркнул, - или убивать. Мне просто нужна информация.
Вместо ответа в лицо Савады полетел пузырящийся сгусток слюны и прежде, чем тот успел хоть что-то сделать, ребра пленника захрустели под ударом ноги Гокудеры.
- Ублюдочная мразь! Да я вышибу твои мозги!
Если бы не вовремя среагировавший Тсуна, парню и действительно бы не повезло. Но своевременно отведенная рука хранителя, выстрелила заметно выше – зажмурившийся пленник вжал голову в плечи, когда за шиворот ему посыпалась каменная крошка.
- Джудайме! Что вы делаете?! – Хаято буквально трясся от злости, яростно раздувая ноздри, в глазах застыло такое непонимание, что на время Тсуне стало даже стыдно. Но только на время.
- Я же сказал, что мы не будем их убивать.
- Но он… он…
- Считай, что я не хотел, чтобы на моем лице оказались еще и его мозги. – Слабо улыбнувшись и вытерев лицо, Савада вернулся на место, внимательно смотря в лицо пленника.
Тот молчал, упрямо поджав губы, но помощь пришла довольно неожиданно – второй парень, сидящий правее в ужасе уставился на вполне миролюбиво настроенного Тсуну и быстро затараторил.
- Я… я все скажу!
Десятый облегченно вздохнул и кивнул, готовясь слушать. Как оказалось, Венето и Капуччо – довольно молодые, но весьма наглые мафиозные семьи буквально взбурлили, когда узнали, что на пост десятого Вонголы выдвигается бесхребетный юнец из Японии. Территория Вонголы, сначала с краев, а потом все дальше вглубь стала использоваться для проведения сделок, а потом и, чего уж греха таить, рейдерских набегов на принадлежащие семье заводы. А когда вступивший на должность дон, никак не проявлял себя в бою, враждебные, да и нейтральные семьи возликовали, решив, что можно безнаказанно брать то, что ранее принадлежало сильнейшей из мафиозной группировке Италии.
Поначалу это делалось довольно тихо и Саваду не беспокоили из-за таких мелочей, справляясь своими силами. Но когда Венето и Капуччо – самые мощные из оппозиции – стали, не скрываясь проводить сделки, Реборн принял решение, что пора показать зубы.
К сожалению, также Капуччо заметили слежку шпионов и решили строить засаду, вызнав, что на их выдуманную встречу придут только двое. Ожидания того, что новоявленный босс окажется таким слабаком не оправдались, и практически двадцать человек сейчас валялись в церкви мертвыми.
Рассказ пленного прервал оглушительный грохот, от которого Савада чуть не схватил инфаркт – и без того старое здание не выдержало такого надругательства над собой и крыша, вместе с обломками стен упала внутрь, подняв облако пыли. Тсуна обозрел это мрачным взглядом и выжидательно уставился на Хаято, все-таки его работа. Хранитель в ответ только отвернулся, делая вид, что крайне заинтересован совершенно чистым небом и отвлекся только тогда, когда Савада сказал.
- Ладно, бери этих и идем к машине.
- Что значит бери этих?!
- Это значит, что их надо отвезти в больницу и… ну, что? – Тсуна неуверенно переступил с ноги на ногу, под полным негодования взглядом хранителя, но все же нашел в себе силы пропищать. – Это приказ.
- А… как скажете, Джудайме.
Первое время шли молча. Десятый переваривал полученную информацию и не без огорчения понимал, что урегулировать конфликт без силовых методов не удастся. Хаято просто не верил, что босс сохранил этим ублюдкам жизнь. Конечно, десятый всегда отличался редкостным милосердием, да и ситуация осложнялась его небольшим опытом в роли падроне, но сейчас, по мнению Гокудеры, это граничило с глупостью.
В конце концов, не выдержав, Хаято оглушительным шепотом поинтересовался.
- Джудайме, а может все-таки их убьем, а?
Один из идущей впереди троицы заметно вздрогнул, особенно когда дуло пистолета ураганника недвусмысленно ткнулось ему меж лопаток.
- Нет, мы не будем никого убивать.
- Они принесут только проблемы!
- Чем? Веревками на руках?
- Ну, деся-а-атый, - заканючил хранитель, - я совсем чуть-чуть! Ну, хотя бы одного!
- Гокудера, никаких чуть-чуть! И как ты собрался «чуть-чуть» убивать?
- Ну, не сильно… - конец фразы превратился в бульканье и подрывник опустил голову, мрачно бурча что-то под нос.